Варадеро не будет

Нож валялся на земле, правая рука отказывалась повиноваться. Бизон снова пошёл в атаку, и Паша едва успел подхватить ножик и подставить клинок под блестящее в свете звёзд лезвие топора. Раздался звон, но топорик всё-таки изменил траекторию. Моторин подхватил нож поудобнее. Так, собраться, хрен с ней, с болью. Потом. Сейчас вон, ловим удар. Сверху, без затей. А что, ему, с его силой, приёмы изучать не обязательно. Один удар и труп. Значит, отводим и держим дистанцию.

Мысли не успевали формироваться в слова, но и не надо, тело действовало на уровне рефлексов и ощущений. Сознание при этом будто наблюдало схватку со стороны. Вот ещё удар томагавком. На этот раз тычок в живот, Моторин предсказуемо уходит в сторону и еле успевает увернуться от летящего в лицо пудового левого кулака.

Пока осмысливал, тело ухватило Бизона за запястье, дёрнуло на себя. Левая рука еле справляется, нож в правой тоже держится едва-едва. Но противник, не ожидая такого приёма, проваливается вперёд, и налетает на острие клинка животом.

Рука не удерживает, отпускает запястье. Моторин падает, на него чуть не наступает раненый Бизон, автоматически перебирая ногами, следом валится нож, больно ударяя обухом по лодыжке. Главное, ни на секунду не задерживаться на месте. Противник берёт силой, значит ему следует противопоставить скорость. Ухватить нож, блин, как больно тянуть правую руку, перехватить в левую, Бизон чуть впереди справа. Рывком вперёд, не вставать, вогнать нож в ногу. Получилось. Левую лодыжку противника как подломило, он с рёвом падает, и попадает на заботливо подставленное остриё. Всё… Это в кино по полчаса дерутся, а в жизни чаще всего пары ударов ножом хватает.

Моторин с трудом поднимается, ноги не слушаются, нож в усталой руке ходит ходуном… Внезапно левую лодыжку сжимает, как в тисках. Снизу на него уставился ненавидящий взгляд Седого Хвоста. Лицо бывшего вождя залито кровью, сам он лежит в чёрной, растекающейся луже, но с кривой улыбкой дёргает Пашу за ногу.

Чёрт! Нож выскакивает из руки, Моторин с криком валится ничком на Бизона. Ещё в движении выставить руку, и двумя пальцами… Попал! Ревущий ослеплённый противник выпускает ногу, хватаясь обеими руками за кровоточащие глазницы.

Паша, подхватив нож, со стоном откатывается в сторону. Фух… Теперь Седому Хвосту не до него. Сейчас бы полежать хотя бы минуточку, пока боль в лодыжке и ключице перейдёт из острой в ноющую, а руки и ноги перестанут дрожать. Дыхание потихоньку выравнивается, пульс становится спокойнее. Противник тоже уже не ревёт, перейдя на приглушённый вой, да и дыхание у истекающего кровью стало гораздо чаще, верная примета обескровленного организма.

А Моторина будто придавило сверху, будто гору подушек наложили. Плечи, спина, тяжелеют, руки и ноги не движутся вообще. Подходи и бери голыми руками. Глаза закрываются. Нельзя. Не спать! Только не сейчас. Рядом, истекая кровью, вполголоса воет ослеплённый Бизон, где-то там, под деревьями, ждут свои. Спать нельзя. Но глаза уже закрыты и открыть их нет никаких сил, зато кто-то бережно подхватывает за ноги, подмышки… Он поднимается в воздух… Ощущение полёта… Ощущение счастья…

Глава 30. Трубка мира

Моторин приходил в себя тяжело. Не открывались глаза, в голову будто залили расплавленный припой, и теперь он там плещется, хлещет волной о череп при каждом крене. Тело вообще, словно чужое, ни руку не поднять, ни ногу. Приходилось определять своё положение по внешним признакам, благо уши работали в штатном режиме, да вестибулярный аппарат напоминал о себе регулярными рвотными позывами. Но нельзя. Нельзя. Не положено в шлюпке.

А если верить бортовой качке, передвигался он сейчас именно в ней. Судя по всему, ял или тузик с педальным приводом. Характерный гул и скрип, постоянная бортовая болтанка… Да ещё и организм неудобств добавляет. Это сколько же они вчера с пацанами выпили? А главное, ушли в увал, или самоходом? И как теперь не спалиться на построении? Мичман Орясин, он же как собака. С ним только на охоту ходить, запах спиртного за милю чует. Может, у парней спросить что заесть? Хотя, они вон, винт прогарами крутят, а он, несгибаемый Моторин, дрыхнет на банке, как тунец. Но деваться некуда. Хоть корку хлеба в топку надо забросить, а то и есть охота, как из главного калибра, да и разит от него, поди…

Паша попытался привстать, но тело не слушалось. Захотел поднять руку, но на правую будто положили якорь. Даже открыть глаза не получилось.

– Паша! Паша!

Похоже, его потуги всё-таки заметили. Но чей это голос? Это…

И тут он вспомнил. Никакая это не самоволка, и даже не увал. Он вообще в увольнении был то ли полсотни лет назад, то ли четыре века вперёд. И зовёт его Антон, а едет он… Здесь с ориентацией на местности возникли сложности. Неужели это их самодельный локомотив?

– Пашенька, поешь.