Variant (СИ)

Чуть больше двух лет назад, Олив внезапно бесследно и надолго исчезла из Десото. Шериф округа даже начал расследование, подозревая ее клыкастых друзей. Однако, оказалось, что те настолько не в курсе, что уже наняли собственных детективов для ее поиска — к сожалению, также безрезультатного.

Время шло, ни одной зацепки не появилось, и дело в итоге закрыли. Право на управление имуществом — домом бабули Кук — передали непутевому братцу Олив. Недолго думая, тот его продал анонимному покупателю через нотариуса-посредника. Потом раздал долги, приобрел себе новый грузовичок и подался в соседний Техас на заработки.

Домик постоял-постоял бесхозным, пока некая строительная компания не начала в нем ремонт, через пару месяцев превратив его просто в игрушку. Обновили не только постройки, но и порядок лужайку с дорожкой, сделав новую отсыпку, автополив и высадив розовые кусты… Но въезжать никто не торопился. Так дом и красовался — новенький и ничей, радуя глаз одних, а у других вызывая зависть и рождая сплетни.

*

Олив казалось, что она отсутствовала всего день — там было легко и весело, солнце не заходило, усталости не было и спать не хотелось. Ее недородственники скрыли, что в их мире время течет иначе, и час развлечений с ними равен месяцу человеческой жизни в Десото! Немало похищенных фейри так и оставалось там, предпочтя молодость и беззаботность тяжелой реальности. Да и попросту забыв о ней… Но с Олив такое бы не прошло — обычным человеком она уже не была, а препятствование ее возвращению только его ускорили.

Очутившись у порога своего дома, девушка поначалу растерялась — в темноте включились разбрызгиватели (которых никогда у нее не было) и она напоролась на какие-то колючие кусты. А потом обнаружила, что без ее ведома кто-то обшил дом сайдингом и поставил новую входную дверь! Которую, кстати, открыть ей не удалось: ключа на положенном месте (между цветочными горшками) не было. Ее мобильный был разряжен, а сама она так устала и была зла, что просто сняла туфлю и врезала по остеклению двери над замком…

В тот момент Олив страстно хотела одного — попасть под горячий душ и лечь в свою постель. Поэтому старалась не зацикливаться на переменах в интерьере, спасаясь принципом любимой героини*: «Об этом я подумаю завтра!» И, когда, выйдя из ванной, в своей спальне она увидела самодовольного Северянина, демонстративно поигрывающего ключами от дома, первым ее желанием было загнать в его мертвую грудь осиновый кол, а Моррису — оторвать его тупую башку.

Но все же чему-то в Центре ее уже научили, поэтому на весьма провокационное представление новоявленного хозяина, она ответила лишь едким замечанием, решив игнорировать все его поползновения. А потом — вернуть свой дом через суд.

Викинг таким приемом был обескуражен, потому что искренне рад был ее возвращению: он ее ждал! А Олив повела себя так, словно не провалилась на целый год в тартарары, а лишь на минутку вышла. И теперь он — тысячелетний викинг-вампир! — выслушивал отповедь, словно назойливый мальчишка, как и ее брат. Арн уже видел и чувствовал перемену в ней, но… Так сходу признавать этого не собирался, особенно, после подобного приема. Поэтому, по привычке решил приструнить.

Нависнув над непочтительной недофеей злым знаком вопроса, заявил, что купил дом вместе со всем содержимым — то есть, и с ней! Придвинувшись к самому ее носу, с удовольствием отмечая ее страх, щелкнул клыками и произнес сакраментальное «ты — моя!».

Олив тогда не отстранилась — так и стояла перед ним, напрягшись и вытянувшись струной, упрямо поджимая губы и глядя в его наглые драконьи глаза. Маленькая, упрямая, с влажными ароматными волосами и каплями воды на сладкой коже… Викингу сносило крышу от ее близости! Однако, впервые за много веков потребность воина «защитить» взяла в нем верх над вампирским желанием «обладать». Прекратив изображать «злобное вампирище», Арн убрал клыки, отстранился и почти устало поинтересовался:

- Когда Макс Спенсер впервые назвал тебя своей, что ты испытала?

- Злость, — вспыхнула Олив. — Просто невероятную злость!

— …и уверенность? — мягко добавил Арн, поймав взгляд девушки, сказавший ему больше, чем слова. — Вот видишь… Ты уже понимаешь это.

Он осторожно обнял ее своими большими руками, стараясь вложить в объятие все то, что не мог произнести. Почувствовав это, Олив сразу остыла, затихла, но сдаваться не собиралась — слишком важно ей было сказать то, чего он сам не хотел признавать: