Варианты Морозова. Стеклянная стена

Морозов направился в нарядную своего участка. Очевидная неудача с Лебеденко его не огорчила. «Зачем же я за него просил?» — удивился Морозов. Зная характер Зимина, он мог предполагать, что любое предложение, идущее от подчиненного, да еще под горячую руку, непременно будет отвергнуто. Правда, Константин почему-то раньше не подумал об этой детали. Его забывчивость говорила о том, что он сам относился к своему предложению несерьезно. И как только пришла эта мысль, Морозов понял, что несколько минут назад он невольно выбросил бригадира Лебеденко из числа претендентов. Остался Тимохин, но тот, прежде тихий и исполнительный трудяга, за время болезни Бессмертенко превратился в прогульщика, а на сегодняшней планерке это всплыло наружу. Значит, Тимохин тоже выпал. А кто же тогда? Морозов?

И Морозову ничего другого не осталось, как признаться, что сейчас он устранил обоих кандидатов в начальники «2-го уч.», и устранил без всякого умысла, без надежды на личное продвижение, а просто сослепу.

Он остановился у перил и закурил, не зная, что делать дальше. Он редко влипал в подобные переделки, где его озадачивала неизвестность.

Но ничего нельзя было решить наперед, надо было ждать.

Морозов вспомнил о больном комбайнере Ткаченко, об обещанном магарыче, и тут он знал, что нужно делать.

…Тимохин был не один. Напротив его стола сидели Лебеденко и Митеня, юный горный мастер.

«Михалыч уже здесь, — подумал Морозов о бригадире. — Денег ждет».

Они о чем-то толковали, а появление Константина прервало их беседу. Митеня виновато и одновременно нахально таращился на Тимохина, словно осознавал свои грехи, а от чужих открещивался.

Лебеденко, положив ногу на ногу, солидно сидел на стуле. Он был одет по-домашнему — в сандалетах без носков и в линялой синей тенниске. В эту смену он отдыхал.

— Ты направил комбайнера на медкомиссию? — спросил Морозов у Лебеденко.

— Я? — не понял бригадир.

— Ты говорил, у Ткаченко силикоз…

— Когда говорил? — обиженно протянул Лебеденко. — Разве я врач, чтобы такое говорить! Пусть начальство решает, вот вы с Виктором Федоровичем. А я никого на медкомиссию не направлял и направлять не собирался. Сейчас мне комбайнер во как нужен!

— Силикоз? — спросил Тимохин у Морозова.

— Кажется…

— Так! Одно к одному, — Тимохин явно показывал, что презирает Морозова. — Лебеденко, ты бригадир?! — взорвался он и налился кровью. — Что же ты молчишь, если у тебя силикоз? Боишься? Чужими руками удобнее. Ты хороший, а я дерьмо, так? Совесть надо иметь, Николай Михалыч. Совесть! Если тебе доверяют, не бей друзей под дых. Знаешь, есть такие деятели…

— Сами направляйте, — повторил бригадир. — Я не врач.

— Тебе нужен приказ? — спросил Тимохин. — Пошли своего больного в медпункт. Скажи, я распорядился… Теперь подумай, кем его заменим.

— Виктор Федорович, подождать бы надо, — сказал Митеня. — Ткаченко никто не заменит как надо.

— У тебя все? — спросил Тимохин.

Морозов даже не поверил, что тот может таким тоном спрашивать. Ведь это был подлинно зиминский тон. Недавно Зимин язвил им Морозова.

— Я хочу как лучше, — Митеня умолк. В его юном, еще нежестком лице что-то напряглось.

Лебеденко вздохнул, глядя на него, и махнул рукой:

— Замену всегда настроим. Кердоду поставлю.

Похоже, он назвал балагура, чтобы подчеркнуть ничтожность любых замен и чтобы этот мальчишка, горный мастер, не закатил, чего доброго, истерики.

— Давай Кердоду. Не возражаю, — бросил Тимохин.

— А! Не возражаете? — как бы даже обрадовался Лебеденко. — Будет вам Кердода!

«Ну держитесь, я вам наработаю!» — именно этот смысл был слышен в его словах. Он вскочил. Его, наверное, довели до ручки.

— Успокойся, Михалыч, — бросил Тимохин. — К Ткаченко надо быть гуманнее.

— Я спокоен! — сказал Лебеденко. — Гуманисты!.. А если у него действительно силикоз? Кто будет его прятать?

— Это уже моя забота, — сказал Тимохин. — Устроим.

— Устроите? — усмехнулся Лебеденко. — А вот вчера Морозов обещал полсотни на звено, где они? А вчера работа была — будь здоров!

От больного комбайнера он неожиданно кинулся выручать свой магарыч; этот напор был трудноотразим, и бригадиру, казалось, остается только протянуть руку за деньгами.

По-видимому, так бы и вышло, если бы с утра на планерке не рухнули большие шансы Тимохина. Поэтому, услышав имя своего незабываемого друга Морозова, Тимохин потянулся и стал смотреть на Константина.

Он был трусоват, при Бессмертенко держался ниже травы, но за последние два месяца с ним случилось чудо преображения. Это был живой грешник — и хитрый, и самолюбивый, и своенравный, и еще черт знает какой, только уж не прежний тихоня.

— Да, обещал полсотни, — ответил Морозов. — Вчера это было нужно.

— Да, да, — кивнул Тимохин. — Было нужно…

Лебеденко с шумом стал набирать в легкие воздух.

«А ведь Тимохин не даст! — догадался Морозов. — Не хочется ему давать».

Лебеденко выдохнул, повернулся к Морозову и спросил:

— Ну так как решили?

— Чапай думает, — сказал Константин. — Или даст, или откажет… Давай подождем.

— Ну давай, — согласился бригадир. — Мне некуда спешить, я отдыхаю.