Варшава в 1794 году (сборник)

Шарый часто не бывал дома, поэтому отец держал оборону и отгонял как мог. Бывало, что Бук, собрав своих людей в кучу, подъезжал почти под ворота замка в Сурдуге и раскладывался лагерем, угрожая, вызывая, и требуя, чтобы ему выдали Домну.

Иногда Далибор с малой горстью своих должен был отстреливаться из-за остроколов, чтобы от них избавиться, пока бы из соседней деревне не подошли люди.

Тогда сама Домна вдохновляла дворню и приказывала им брать луки.

В одно отсутствие Шарого Бук, наехав на Возники, когда люди сразу сбежали в леса, ограбил хаты и спалил.

Когда Флориан вернулся, он так рассердился, что простить ему этого не мог. Поэтому он собрал сколько мог своих людей, большая их часть была беглецами из Возник, хорошо их вооружил и с придворными слугами наехал в белый день на замок Бука.

Сам Никош выбежал на оборону и дошло до столкновения на мечах, но Шарый имел добрых людей и был в этот день очень сильным, так что вынудил Бука уйти за ворота к гродку, в замке велел поджечь все хаты, мстя за Возники, а сам стоял, следя, чтобы не спасали.

После этого поражения Никош и его люди ещё больше рассвирепели, так что среди его поселенцев и Флориану уже покоя не было, рвались на встречу и убивали друг друга.

Подожгли ночью хаты в Мойковцах, но их удалось спасти.

Спалили стога на лугах у Шарого, сожгли всё сено, что было около Вилчей Горы. Но тут немного поддалось уничтожению, потому что заранее своё сено принесли в замок.

Никто иначе не выезжал за ворота, как вооружённым. Хуже всего допекало Шарых то, что разбойник постоянно кричал им в уши, что отберёт Домну, хотя бы десять лет пришлось на неё охотиться. Храбрая женщина почти не могла выйти из замка, когда мужа не было, и нож у пояса носить, потому что от Никоша и в собственном доме безопасной себя не чувствовала.

Жизнь в Сурдугском замке стала невыносимой.

Флориан, может, справился бы с ним однажды, договорившись с друзьями, с семьёй и родственниками осадить Вилчу Гору, взять разбойника и доставить на королевский суд. Но на это времени никогда не мог найти, потому что едва вернулся с последнего похода, уже на другой звали. Такие времена были при Локотке, что лучшему рыцарству, если не на границах, то где-нибудь дома приходилось биться, чтобы не дать выбить себя из-под одного господства бунтующем. Поэтому пан Флориан был гостем в Сурдуге, а, может, то зло, что никогда долго не мог вкусить домашнего счастья, в добро обращалось, потому что оно для него тем длиннее было.

Любовь и согласие между супругами были такими, каких трудно найти где-нибудь на свете. Поэтому эти скупые дни, которые Шарый проводил у себя, казались ему золотыми и пролетали как золотой сон.

Домна, которая некогда была красивой девушкой, после рождения первого сына ещё похорошела и как бы только теперь такой оказалась, какой должна была быть зрелой.

Осталось у неё это обаяние девичьей невинности, какое имела раньше, а пришла серьёзность материнства и его счастье, которое на красивом личике светилось как бы блеском Божьего благословения.

Когда в воротах объявляли о возвращающемся Флорике, взяв сыночка на руки, с песней на устах, с весельем на челе выходила жена ему навстречу, тем большую показывая радость, чтобы не беспокоился о том, что должна была перетерпеть в его отсутствие.

Храбрая женщина никогда не жаловалась, дабы не заливать сердце мужа горечью; а когда старый Далибор иногда, как это обычно делают люди его возраста, нареканиям не знал меры, она закрывала ему мягко уста, лаская, прерывая, переворачивая разговор, чтобы Флориан дома мог немного насладиться покоем.

А как раз с этим тут было трудно!

Козлароги думали, что злому человеку, в конце концов, надоедят эти преследования и борьба; особенно, что они были безрезультатными; но напротив, чем менее ему везло, тем сильнее разбойник навязывался и все силы напрягал.

Далибор, наконец, напал на мысль, чтобы у недостойного Бука хоть бы выкупить мир. Готов был на это пожертвовать запас денег, какой у него был. Использовали приятелей, что могли сблизиться с Никошем и подать мысль какой-нибудь договорённости и согласия. На первое упоминание об этом Бук сорвался, а было это в Серадзе на съезде землевладельцев, крича, что, если бы ему дали такую гору золота, какой была Вилча, не купил бы за неё мир с Шарыми, потому что для этого он и жив, чтобы мстить ему за единственное украденное сокровище.

– Я был бы другим человеком, – сказал он, – если бы получил ту жену, которую хотел иметь. Богу бы и людям предался и за грехи мои понёс покаяние – не дали мне её… Лилась моя кровь, литься будет их кровь аж до последней капли и либо я буду её иметь, либо погибну.

Стали ему другие напоминать, что она была женой другого, что её никогда получить не сможет.

– Тогда пусть умрёт тот, кто её забрал у меня, – кричал разбойник, – или пусть и она умрёт, чтобы её ни он и никто не имел, когда я иметь не могу! Пока я жив, не отступлю.