Варшава в 1794 году (сборник)

Где-то за Вислой, дорогой к Гродну, где подписал последний раздел, ехал король, окружённый почётной стражей… и – плакал.

Плакал всю жизнь… когда бы имел мужество пролить немного крови, от скольких бы слёз избавил себя.

* * *

Возвращаясь из замка, мне казалось, что встретил другое знакомое лицо, которое очень быстро исчезло с моих глаз. Не имела оно времени врезаться мне очень в память, поэтому я даже не был уверен, не обмануло ли меня сходство.

Мне казалось, что это был тот офицер Миллер, которого я встретил в трапезной у Капуцинов во время заседания патриотов-клубистов и с которым такую неприятную имел стычку. В этот раз он представился мне в каком-то странном мундире, мелькнул и исчез. Он это был или нет? Я не был уверен, но он мне его напомнил. Обернувшись пару раз, в пути, мне ещё казалось, что я заметил его на поворотах улиц, идущего медленно со мной, я считал это всё-таки миражом и, забыв о нём, пошёл к дому.

Тут Манькевичи также складывали вещи, и мне не оставалось делать ничего другого, только собрать узелки и выбираться из Варшавы.

Меня только задерживала мысль о бедной больной. Манькевич, который очень привык к своему камергеру, предложил ему у себя на деревне жильё и жизнь, старичок ещё колебался. Он слишком привык к этой брусчатке и, несомненно, думал, что всегда найдёт, при ком до конца жизни находиться. Было уже темновато, когда в закрытые ворота начали стучать.

Манькевич испугался, мы стали над ним смеяться, когда вошёл испуганный слуга и объявил мне на ухо, что двое солдат с офицером спрашивают меня.

Я не мог понять, что бы это могло значить, не говоря, однако, ничего деду, вышел в сени. Офицер как раз пробирался в покои.

– Вы пан Сируц? – спросил он грубо.

– Я.

– Ступайте за мной.

Я был так спокоен в совести, что этим вовсе не встревожился.

Я объявил готовность сопровождать его, но спросил только, о чём речь.

Он насмешливо ответил мне:

– Уж о том у генерала Буксгевдена узнаете.

Бюксгевден был тогда генерал-комендантом города Варшавы.

Что он мог иметь ко мне? – я не понимал. Мне подали плащ; даже не прощаясь с Манькевичами, к которым через пару часов ожидал вернуться, я пошёл.

Офицер впереди, два солдата по бокам… Мы шли к коменданту. Я был явно арестованным. Мимовольно встреча с Миллером, неизвестно почему, пришла мне на ум.

Во дворце, который занимал комендант, так было людно, что едва для нас нашлось место. Вместо того чтобы отвести меня прямо к генералу, меня проводили в обширную комнату, в которой, подобно, как я, множество забранных разных особ сидело, стояло и прохаживалось. Я застал несколько ксендзев, несколько мещан и военных, ни одного знакомого.

Было уже довольно поздно – я сел на лавке рядом с печкой, потому что мало натопленная зала была холодной, но и печь была остывшей. Стоящая в дверях стража нас стерегла.

Ночью уже начали выводить моих товарищей, я терпеливо ждал очереди.

Меня забрали одним из последних и провели через коридор в разновидность канцелярии, в коей я нашёл сидящего на канапе с трубкой и подкрученными под себя ногами генерала. У стола при нём два урядника или секретаря молча точили перья. Один из них начал копаться в бумагах, повторяя мою фамилию. Генерал косо и дико посмотрел на меня.

– Сируц?

– Так точно…

– Поручик Дзялынского полка?

Я подтвердил.

– Участвовал в революции?

– Не отрицаю, – сказал я, – служил в войске, шёл с полком.

Начали очень подробно перечислять все мои преступления и заслуги…

– Приятель Килинского? Птенец! – воскликнул генерал.

Я смолчал.

– Ходил по клубам, по Капуцинам… и защищал господина Костюшку…

Я смолчал, уже давая ему выговориться досыта. Немного поговорив, он спросил меня, хочу ли я служить в войске её величества императрицы.

Без раздумья я ответил, что не могу.

– Да, как в революции под начальством Костюшки служил бы, а как под фельдмаршалом Суворовым, то нет… потому что ты поляк и патриот?

Я молчал, не желая его раздражать.

– У тебя есть выбор, – воскликнул он, – или в войска в той же степени, а это есть великая милость – служить в победоносном войске императрицы… или в Сибирь…

Я имел столько отваги, потому что во мне всё бушевало, что громко ответил:

– В Сибири наших уже так много, пане генерал, что предпочитаю быть с ними, чем идти в войско, в котором бы не пригодился. У меня ранена рука, солдата уже из меня не будет.

– Позвать доктора! – крикнул генерал.

Тут же один из писарей вскочил и выбежал, я стоял и ждал. Другой, тем временем, переписывал, торопясь, протокол из того, что я говорил. Генерал курил трубку и попивал чай, иногда бросал на меня взор и бормотал.

– Хороший молодец!

Эта похвала совсем меня не обрадовала. Через добрую четверть часа вошла маленькая фигурка, заспанная, красная, невзрачная, вытирающая нос рукой, от недостатка соответствующего инструмента.

– Посмотри ему руку, – воскликнул генерал.