Варшава в 1794 году (сборник)

Разговаривая так, они приближались к городу, костёлы и предместья которого уже были видны. Шарый немного прикрыл лицо, а Бенько, ведя его самыми незначительными улочками, между садами и заборами, где крутилось поменьше людей, почти не подвергаясь встрече, довёл до того обещанного Вилчка.

Это был зажиточный мещанин, который торговал скотом, хотя сам уже мясником не был. Говорили о нём, что имел значительную сумму денег, но этого по себе не давал понять и люди заключали только по дому, который себе построил и за который ему завидовали.

Этот весьма обширный дом был поводом частых посещений разными людьми Вилчка.

Приличных постоялых дворов в городах как-то не было, повсеместным обычаем панов и землевладельцев мещане принимали у себя. Иногда это подарком или грошом награждалось, иногда гостеприимство бывало бесплатным. Каждый лучший дом в городе во время великих съездов имел гостей.

Вилчек собственно не держал открытого постоялого двора, но в большом его доме гость не обременял, а говорили, что внизу отдавал в наём кому-то помещение для шинки и с этого вытягивал прибыль.

На беду застали около Вилчка и люда разного достаточно, и возов, и коней ездовых, так что Бенько испугался, сможет ли поместить Шарого, но на пороге сразу увидел ту красивую Марихну, у которой имел милость, и, подскочив к ней и тихо с ней пошептавшись, Шарого с людьми привёл в сени.

Марихна в действительности была красивой, согласно тогдашним требованиям и представлениям о красоте. Ростом была почти с Бенько, а сложена, как будто должна была носить доспехи. Сильная, крепкая, румяная, ловкая, гибкая, не боялась никого, потому что также не любой мужчина равнялся ей силой.

Она также была весёлая и разговорчивая. Молчащего Флориана сама ввела в комнату, рада бы расспросить, откуда был и что вёз, но Шарый, едва от неё отделавшись, сказавшись уставшим, лёг на лавку, дожидаясь, что ему принесёт Бенько.

Почти наступила ночь, прежде чем Гоздава вернулся, объявляя ему, что Трепка его ждёт. Таким образом, они пошли в замок. Тут уже везде горел свет, потому что и жена королевича вернулась со своей прогулке с девушками, и королевич был в замке.

Насколько сумрак давал себя разглядеть, двор молодого пана выдался Шарому совсем отличным от того, который окружал старого Локотка.

В Кракове, когда старый пан принимал тогда гостей, правда, не жалел ничего, и придворные люди выглядели великолепно, но в обычное время было скромно и бедно.

Королева и он не забывали, что были странниками и ели подчас чёрный хлеб, часто политый слезами. Теперь им также простота была милей всего.

На старость также Локоток и жена его, оставаясь набожными, специально одеждой и жизнью себя умерщвляли.

Здесь же не по-старому выглядело при молодом пане.

Служба была одета по-чужеземному, облегающе, пёстро, с причёсанными волосами, цепочек, кошельков, поясков, кутасов на ней было предостаточно.

Старшие придворные в шелках и челядь крутились с какой-то свободой и резвостью, которая доказывала невеликую суровость и наказание. В подсенях и на крыльцах крутилось много женских платьицев и были слышны вечерние смешки.

Весёлым был замок, словно в наилучшие времена – и словно ему ничего не угрожало.

Неканда Трепка жил недалеко от комнат королевича, таким образом, они должны были идти к нему аж под самые панские здания, полные весёлой молодёжи, света и аромата пряной еды и напитков.

Шарый старался, чтобы мало кто его видел, а пребывающий двор не много обращал на него внимания.

Ждал их тот важный Трепка в небольшой комнате, по-рыцарски украшенной военным инвентарём.

Муж был средних лет, по которому можно было узнать военное ремесло, держался просто, лицо имел марсовое, заросшее – облик важный и думающий. Молчуном его звали люди, потому что говорил мало, но до совета и дела был таким скорым, что на него и старый король, и каждый, кто его знал, мог положиться и спать спокойно. Поэтому, всегда тревожащийся за единственного сына, Локоток, Неканду ему давал за товарища и советника.

Уже предупреждённый Трепка принял Шарого в дверях, прося говорить, с чем прибыл. Несмотря на мужество, на нём было видно немного беспокойства.

Шарый начал обширную реляцию о своём посольстве, о пребывании в Поморье и о том, что с ним там случилось, сильный акцент кладя на то, что тот незнакомый человек, который ознакомил его с предательскими намерениями, именовал себя духовным – значит, ему вполне можно было верить.

Чтобы кто-нибудь в эти времена делал себя священником, не будучи им – этого даже не допускали.

Трепка раз и другой велел повторить себе это предостережение и, выслушав рассказы, сказал:

– Давно я это предсказывал. Уже здесь из глаз воеводы зло смотрело. С мягким и вежливым королевичем он обходился грубо, за глазами и ушами нашими много разбалтывал, видимо, и угрожал. Видно было, что не согласится с тем, что ему предназначено. Но наш старый король ошибся в том, что, отбирая у него вилкоряды и воеводство, над войском власти не взял.