Варшава в 1794 году (сборник)

Начал тогда Флориан снова рассказывать о том священнике, потом о своём путешествии в Познань и как был допущен к королевичу.

– Здоров ли он и небеспокоен? – спросил Локотек.

– Благодарение Богу, – проговорил Шарый, – я нашёл его уже предупреждённым и недоверчивым, а пана Неканду – приготовленным выехать в поле с королевичем, потому что там в чём-то Наленчей подозревали. Той же ночью, когда я был в Познани, пришла некая весть, что воевода ехал в Торунь.

– Недостойный! – буркнул король.

Обратился к воеводе:

– Слышу и верю, – сказал он, – а рад бы сомневаться, потому что мне бесчестье за него и за вас всех, которым позор учинил. Винч с крестоносцами! Эти негодяи уговорили его, подкупили, вскружили голову.

Встал король, из-за великой боли почти уже стоящего Флориана не видя и не обращая на него внимания. Прошёлся по шатру, погружённый в горькие мысли, Хебда молчал, Шарый попятился к выходу и какое-то время дали королю самому с собой совещаться. Как подавленный, Локотек поначалу поднимал свою тяжесть, но именно так, как человек, на плечи которого падает великое бремя, а он под ним согнётся на мгновение и затем выпрямится, неся его легко, – король вскоре пришёл в себя.

– Ха! – воскликнул он. – Пожалуй, не вся Великопольша с ним пойдёт. Ни одни там Наленчи. Из страха перед ними потащатся трусливые – но не все.

Он повернулся к воеводе.

– Мы же не должны опускать руки? – сказал он. – Мы оплатили уже измену – Господь Бог её накажет.

Только теперь заметив Флориана, он подошёл к нему.

– Ты видел Казимира, говоришь? – начал он забываться, поддаваясь тревоге. – Каким же он был? Грустным? Весёлым? Что говорил?

– Хотел к вам, милостивый пане, чтобы при вас стоять и сражаться! Говорил, что ему быть где-нибудь в другом месте в это время не годится.

Локотек затрясся.

– Я приказал Неканде препроводить его в безопасное место.

– Это также и пан Трепка говорил, потом что помнил приказ, – прибавил Шарый.

Лицо Локотка прояснилось.

– Один из нас должен быть в безопасности, – сказал он, – потому что, если бы нас двоих не стало, Польша пропала бы, чешский Яшко её захватил бы, как уже Силезию взял.

Старик вздохнул.

– Молодого нужно беречь, потому что он больше имеет жизни перед собой, – продолжал он дальше, – я, старик, хоть бы пал, ущерб невеликий… достаточно насражался и натрудился. Время отдыхать, а уж мне скончаться не на ложе…

Усмешка промелькнула по его бледным устам.

– Лишь бы у меня не вырвали мальчика! Лишь бы его там Трепка отвёл в хорошее место.

Воевода Хебда тихо сказал, что Неканде можно доверять, человек степенный и разумный.

– Поэтому я его при том сокровище поставил, которое мне очень дорого, – произнёс король более тихим голосом.

Флориан, который уже, справив своё посольство, чувствовал себя тут лишним, хотел поклониться пану и уйти. Задержал его старый пан.

– Слушай-ка, как тебя зовут? – спросил он, приближаясь к нему. – То, что принёс мне, того другим не говори. И так заранее узнают, а сегодня тревоги сеять не нужно. Язык за зубами держи, если хочешь быть целым. Спросят, откуда, с чем, скажи, что к воеводе ездил и выполнил, что приказано.

Затем Хебда, смеясь и по плечу стуча Шарого, воскликнул:

– Милостивый пане, за этого держателя земли как за самого себя ручаюсь, потому что лучшего солдата, чем он, у меня в Серадском нет. Это жемчуг…

Шарый немного поклонился, а старый король из-за своей беды улыбнулся ему так, словно солнышко из-за туч блеснуло.

Наконец Флориан вышел из шатра, весь взволнованный тем, что видел вблизи короля и говорил с ним, обещая себе, что ему это на всю его жизнь останется в памяти.

Хотел идти к своим коням и челяди, чтобы ехать в город и там поискать себе какой-нибудь постоялый двор, дабы немного отдохнуть, хотя знал, что с этим легко не было.

Но чуть он отошёл на несколько шагов от шатра, когда оказался среди знакомых серадзин, которым уже Тжаска о нём рассказал, и тот так же был между ними. Шарый и отец его оба имели великую любовь у людей – обступили его дальние и ближние, восклицая:

– Флорек, и ты тут с нами!

– Будь со своими…

– Иди к нам!

Тжаска взял его под руку.

– Ради Бога, – отозвался немного смущённый Шарый, боясь, чтобы его не расспрашивали, – я с дальней дороги. На седле ужасно трясся, едва живой стою. Ночей не досыпал, по этому, хоть вам от души рад, но мне срочней нужно на сено, чем к людям.

А Тжаска на это:

– Где ты думаешь разместиться? В Кракове? В городе? Там уже мышь не втиснется – так переполнено. Некоторые на чердаках лежат, иные – вроде бы на рынках. Если бы там приют был, мы бы также уже в эту слякоть более тёплого угла искали.

Взял его тогда Ярош Груша под другую руку и сказал:

– У меня тут шатёрик и вязанка сена найдётся, и коней поставите рядом с моими. Пойдём! В котелке что-то варится, а ты, небось, голодный.

– Пойдём! Пойдём! – раздалось со всех сторон.

Таким образом, с одной стороны Тжаска, с другой – Груша, взяли его как своего и отвели в шатёр.