Варвар, который ошибался

– Ох, Фатик! Я готов в лепешку теперь расшибиться, лишь бы она… Но она видеть и слышать меня не желает, требует, чтобы я к ней не приближался и сидел постоянно в другом конце фургона! Она твердит, что меня не знает, а если я пытаюсь подойти… Вот! – Он показал на след пятерни. – И вот! – Он показал на распухающее ухо.

– Прекрасные знаки, – сообщил я. – Она к тебе неравнодушна. Если проломит голову – считай, она тебя простила.

– Да как же… Фатик! Да что ты такое говоришь! Она ко мне совершенно равнодушна! Она твердит, что меня не знает! Как будто забыла, что между нами было!

– Наберись терпения, Ол. Ты изводил ее очень долго. Я удивляюсь даже, как она тебя выносила.

– Но я же не специально это делал!

– А это без разницы… Главное – делал. Поэтому терпи.

– Дохлый зяблик… Я боюсь, что она теперь никогда…

– Она терпела тебя, когда ты был совершенно нестерпим.

Бывший напарник заглянул мне в глаза.

– Терпела, да? Ничего не помню…

– Безусловно. А если женщина бесконечно терпит тебя, когда ты совершенно нестерпим, значит, она к тебе неравнодушна. Будь смирен и тих. Она промурыжит тебя, рассчитается с тобой той же монетой – унижением, и, когда решит, что расчет закончен, снова станет мила и приветлива… Впрочем, в твоем случае – строга и строптива, но тебе же это по нутру. Терпи, это обычный способ женской мести.

Олник промолчал, постукивая башмаком о башмак.

– Ноги чешутся в этом ужасе… Как эти… как ты их назвал, хламлинги?.. умудряются их таскать?

– Привыкли. Да и, между нами говоря, скоро они эти башмаки носить не будут, а станут разгуливать босиком, не стыдясь своих ног. Ты дал им такой завет, ты мессия, они должны выполнять.

Гном с болезненной гримасой потер затылок.

– Ох, боги, не хочу вспоминать об этом кошмаре! Ты говорил, я пел им песни и даже… умудрился показать собственный зад?

– Ну, у новоявленных богов свои причуды.

– Ох…

– Не могу до сих пор уразуметь, как ты отыскал путь обратно в харчевню?

Олник звучно почесал в затылке.

– Клянусь подземными богами – не знаю! Наверное, я запомнил путь, когда сбегал от Крессинды.

– Хм. Не исключено. Тогда ты должен помнить все о монстрах, которыми меня пугал.

– Ась?

– Мозгун, лузгавка, свиньяк.

– Не понимаю о чем ты, Фатик.

Гритт! Гном напрочь забыл все свои озарения!

– Ты даже про кракенваген не помнишь? А что такое – драккор? Это ты обещал мне с ними встречу, маленький засранец!

– Ой… Ой, Фатик, не знаю! Звучит так, будто наш тролль с хрустом разгрызает сухари.

Проклятие! Тут помнит, там не помнит, издевается как будто!

Олник завозился на скамейке, стянул стукалку и почесал пятку. Затем надел стукалку и проделал ту же операцию с другой ногой.

– Слушай, Фатик, а я что, правда назвал Крис жирной коровой?

Я передернул плечами и закашлялся.

– Ну, нет, это она загибает. Ты сказал, что она уродливая гномская женщина с толстым задом и физией без меры обрюзгшей.

Гном схватился за голову.

– Эркешш махандарр! Я же ее люблю!

– Наберись терпения, – промолвил я. – Она видит, что ты раскаиваешься, и все простит. Но со временем. Но, конечно, пока тебе под горячую руку лучше не попадаться. Нет, можешь, конечно, ползать на коленях и целовать ей ноги, но уверяю тебя, от такого будет только хуже. Просто наберись терпения и жди. С другой стороны, если она будет слишком распускать руки – ударь ее в лоб. Сплошной мямлей быть тоже не годится – иначе ты потеряешь ее уважение, а это самое страшное, что может быть с мужчиной – потерять уважение женщины.

– Ноги-то у нее красивые, – изрек Олник и впал в глубокую задумчивость.

Мне случилось узреть Крессинду голой, и… Осмелюсь заметить, у нас с Олником были совершенно разные представления о красоте женских ног. Нет, это та часть тела, которая сводит с ума многих мужчин, но, как и женский зад, и женская же грудь – каждый мужчина рисует в уме свой идеал. Мой идеал – во всем! – дремал сейчас в фургоне. У него были тонкие лодыжки, прекрасные ступни, великолепный упругий… Пожалуй, я слишком увлекся, но вы поняли, да?

Утесы становились выше, осыпи – круче. Бурьяны пропали. На этом участке Лукового пути до самого его конца даже трава не росла на склонах гор, поэтому люди и прочие разумные не могли выпасать тут овец и, соответственно, тут не селились. И, конечно, место это сопровождала столь дурная слава, что таможенный дозор из Авандона мог прибыть на Луковый путь только в случае, если бы их сзади подгоняли остриями копий. Но, даже прибыв сюда, они затерялись бы в хитросплетении дорог.

Мертвые земли. Мрачные. Проплешина, пораженная давней магией. Местные обитатели орудовали какими-то особыми чарами, которые их погубили и, частично, отравили горы, если только можно отравить то, что и так мертво.