Варварин свет

— Так вот почему он столько жрёт! — Никита вскочил на ноги. — Ребятушки! Солдатушки! Богатыри мои дорогие! Мы с вами все до последнего идиоты!

— Что такое? — нахмурился Скалогром.

— Нам не надо сражаться со всей армией! Нам надо лишь одного Синемордого остановить!

— И как ты это сделаешь? — спросил солдат.

— Вызову его на бой, — улыбнулся Никита и надел шлем. — Мы все вызовем его на бой!

* * *

От угольной стены послышались какие-то новые звуки, но с этом стороны уголёк картинку не показывал.

Кто-то кричал, но и звук шёл в сторону стола. Как Любава ни прислушивалась, разобрать ничего не могла. Только она усилила чары, как зал сотряс рык.

— Такое слишком! — проорал Синемордый.

Любава отпрянула от двери, схватившись за ухо. Грохот, звон. Ба-ах — прыжок. Дворец содрогнулся, и всё затихло. Любава посмотрела в замочную скважину — догорало синее пламя перехода, старик-царь сидел с окаменевшим лицом, а Марья ухмылялась.

* * *

Отряд Никиты выступил из укрытия под изумрудным стягом с чёрным вороном, и его сразу заметили другие — и чужие, и свои. Солнце неумолимо ползло вниз, и Синяя армия замедлилась, скучковалась, собираясь уже на отдых. Тысячи горящих синих глаз устремились на Никиту и его воинов.

Только что они стояли, но вот уже бросились навстречу. Воины под изумрудным знаменем стояли спина к спине. Никита поднял меч и встретил первого синеокого раба. Сначала обезоружить — это просто. Схватить за грудки — сложнее, царапается, гад, пинается!

Никита приблизил своё лицо к лицу врага, представил, что говорит прямо лупоглазому чудищу в рожу — ведь оно так и было! — и заорал:

— Трус! Синемордый трус! Выходи на честный бой!

За его спиной отбивался товарищ. Среди звона мечей, воплей, стонов всё отчётливее слышались крики и других богатырей:

— Синемордый трус! Выходи на бой! Трус! Трус! Трус!

И сотни голосов достигли цели.

* * *

Марья побарабанила пальцами по губам, а потом щёлкнула. Стена сложилась обратно в угольную линию.

— Не заметил, недоумок.

— Что, Марья?

— Не ты! Синеликий. Жрёт так увлечённо, что чар не чувствует. Я его подзадорила вот такой простой штукой.

Любава, метавшаяся между подсматриванием и подслушиванием, не успела увидеть, что именно показала Марья.

— Зачем? — поражённо спросил царь.

— Тому, кто ждал пятнадцать лет, папенька, минута кажется вечностью. Сколько он будет ещё этот доспех ждать? Тугодум. Его даже обидеть ничем нельзя, кожа дубовая! Вот я и подогрела, — самодовольно произнесла женщина. — А Лжекощей как вовремя подыграл! Лучше не придумаешь!

— Я пойду отдохну, Марьюшка. Это всё для меня многовато…

— Ты ещё подумай, что про Пелагею народу сказать, — крикнула ему в спину Марья. — Да, и служанку убрать позови! Сколько можно! Объедки воняют!

— Да, доченька, — понуро откликнулся царь Иван.

Любава отошла от двери, чтобы пропустить мужчину. Вблизи стало видно, как он плох: под красными опухшими глазами лежали тени, кончики рта опустились. В бороде запутались крошки. Царь опустил голову и побрёл по коридору, глядя себе под ноги. Любава бы пожалела его, но она не забыла, что это он освободил Синемордого.

Она снова приникла к замочной скважине. Марья покружилась, расправив пышное чёрное платье, взяла какую-то мелочь со стола, сунула в рот. Налила себе красного вина из пузатой бутылки, подошла к скамье с телом Кощея, сделала глоток и расхохоталась.

Похоже, третья сестра никуда не собиралась. Любава сжала кулаки. Как же пробраться к Кощею?! Судя по свету, солнце уже близилось к горизонту. Когда срок в три дня истекает-то? На закате или в полночь? Или от его смерти считать надо было! Ах, дурные сёстры, а Прасковья хороша — счёту, говорит, Кощей их не научил, а сама!

Сзади раздалось бормотание, потом свист — какая-то знакомая простенькая мелодия. Любава обернулась — Глаша тащила опустевшее уже на треть ведёрко. Любава оглянулась — никого не было, да и за всё это время ни души не прошло мимо зловещего зала.

Она подошла к Глаше, заглянула в её глупые глаза — ну овца овцой! — и шепнула:

— Усни!

Глава 21

Варвара вырвалась из огня, перебежала с дороги на траву, которой не касалось пламя. Травинки остудили босые стопы, Варвара похлопала по сарафару, рукавам, чтобы затушить тлеющие края одежды, прошлась по волосам — вроде бы не пострадали. Кот высунул нос и тут же спрятался обратно за пазуху, но девушка вытащила его за шкирку и поставила на землю — уж очень тяжёлым он ей показался, пускай сам идёт.

Пламя затухало, сгущалась тьма. По небу беспорядочно плыли чёрно-фиолетовые тучи с всполохами зарниц. Надо было продолжать путь, пока дорога ещё освещена! Вдруг совсем стемнеет… Варвара сделала шаг и чуть не села от резкой боли.

— Что? — спросил кот.

— Ничего, — проговорила Варвара. — Идём.

Обожжённые нагретой слюдой стопы отдавали болью при каждом шаге. Варвара молча смахивала слёзы. Она вновь попыталась нащупать солнце, но его здесь просто не было. Не так, как в Междумирье-Межречье, а по-настоящему. Никак нельзя было определить время. А быстрее Варвара теперь идти не могла.