Шерлок снова захлопал глазами. И снова сглотнул.
— Гадость, наверное, невозможная…
Было потрясающе хорошо. Согретая солнцем кухня. Необременительно яркие блики на стеклянных боках. Вожделенный чай. Давно уже Джон не дышал так полно и радостно — досыта. Он смотрел на торопливо жующего визави, с презрительно-снисходительной миной рассматривающего третий по счету сэндвич, и глупо, совершенно непозволительно умилялся. Сейчас Шерлок не был ни ядерной заразой, ни молнией с градом, ни кем бы то ни было ещё. Он был мальчишкой с прекрасным аппетитом и крепкими челюстями, которые ходуном ходили, энергично перемалывая невозможную гадость. И это наполняло грудь почти позабытым теплом.
«А ведь он и в самом деле красив, — с удивлением думал Джон, исподволь разглядывая пушистые ресницы и чистый лоб. Особенно привлекательно выглядел беспорядочный ворох кудрей, чья нервическая взлохмаченность преобразилась вдруг в милую и очень домашнюю непричесанность. А это далеко не одно и то же. — Если заскок относительно моей роковой любви у него пройдет, делить с ним кров будет не так уж и сложно. Возможно, даже неплохо. Возможно, как сказала миссис Хадсон, мы даже подружимся. Возможно, я даже буду скучать, если однажды он упакует всё это и…»
— И все же я тебе нравлюсь. — Взор Шерлока победоносно сиял. — Ты рассматриваешь меня увлеченно, и думаешь о чем-то приятном. Я никогда не делаю ошибочных выводов, Джон. А с тобой всё стало ясно с первой минуты: расслабишься, рассиропишься и к моим ногам упадешь.
— Так-таки и к ногам? — добродушно усмехнулся Джон. Очарование момента и не думало исчезать. — Не слишком ли самонадеянно с твоей стороны?
— Ничуть. Сам посуди, мы знакомы какие-то шесть с половиной часов, и вот ты меня уже кормишь… Кстати, как я и думал, паштет отвратителен… И кофе напоишь. Да?
— Нет. — Джон поднялся из-за стола и вразвалочку направился к выходу. — Кофе напоишь меня ты.
— То есть?
— Черный. Без сахара.
— Я не варю кофе. Я никогда не варю кофе, Джон.
— Неужели? Хочешь сказать, он варится сам?
— Э… Что происходит, черт побери? Куда ты уходишь?
— На диван — отдохнуть. Надеюсь, ты не успел его поделить.
На этот раз молчание было недолгим — на заминку Шерлоку потребовалось не больше пары секунд.
— Не успел, — насмешливо укололо спину. — И даже не собирался. На нем так удобно лежать вдвоем. Особенно друг на друге.
— Не сомневаюсь.
Идиот.
Присел он осторожно, с опаской. Сколько раз его тело бездумно плюхалось на этот слегка продавленный (теперь-то понятно, в чем основная причина), но весьма удобный лежак. Сколько раз он засыпал здесь, уткнувшись носом в мягкую кожу. А сейчас казался себе самому едва ли не варваром, ступившим недостойной ногой в заповедную зону. Эти диковинные цветы и травы не для грубых, стоптанных каблуков…
Ни черта он кофе не сварит.
Но машина громко щелкнула и затрещала натужно. Одряхлела, видать, старушка. Да и то сказать — сколько водоплавающих припадало к этому источнику бодрости и наслаждения.
Остаток их первого с Шерлоком дня пролетел незаметно. Шерлок безотрывно копался в своем загадочном, тонко позвякивающем хозяйстве, время от времени хмыкая — то недовольно, то радостно. Джон читал, пялился в телевизор, нет-нет, да впадая в освежающую, короткую дрему, и частенько ловил себя на мысли, что всё это так узнаваемо и так нормально, будто было всегда. Будто картину эту он наблюдал изо дня в день: небольшая квартирка, погруженная в умиротворяющий полумрак, и в ней — двое мужчин, один из которых отчаянно чертыхается и невнятно бубнит, занятый чем-то несомненно безумным. Ничего необычного. Обитаемый островок в море житейском.
К вечеру похолодало — откуда ни возьмись налетел настоящий осенний ветер, закружив редкие листья на мостовой. Джон затопил камин.
Наведалась миссис Хадсон. Зашла, огляделась. Потрепала по голове Шерлока, ткнув пальчиком в лабораторию — снова ты за своё? Подмигнула Джону — не робейте, мой милый доктор. Ушла, напомнив об ужине.
Живот откликнулся призывным урчанием, и Джон поспешил к плите — вчерашнего рагу должно хватить на двоих…
*
Сон был из тех самых — сладких. И на данный период жизни более чем неуместных. Сладкие сны при добровольном отказе от всяческого десерта — это издевательство подсознания. Изощренное и жестокое.
Тело плавится в горячей, влажной истоме, достигая пика желания. Вот оно — моё жаркое солнце. Так близко. Так ярко. Обливает кожу сочным огнем. Ласкает. Ласкает там. Откровенно. Бесстыдно. Долгожданно…
— Джон. Джон, черт возьми! Проснись.
Цепкие пальцы впиваются в плечи, встряхивают с яростной силой, резко выдергивая из омута сомнамбулистического блаженства и безжалостно уничтожая мощный предоргазменный спазм.
— Какого черта?