Ваша честь [litres]

Успех новогоднего молебна был очевиден, несмотря на негодование конгрегации сестер Святого Августина по причине предпочтения, оказанного монахиням ордена Святой Клары[241]; вопреки ропоту капуцинов, которых совершенно затмили францисканцы, и невзирая на возмущение братства Обездоленных, глядевших, не будучи в силах что-либо изменить, на то, как выскочки из братства Крови начинают играть решающую роль, а с чего бы это, и пары десятков важных персон, которые, не будучи сочтены достаточно официальными лицами, на протяжении всей службы промучились вопросом, почему дону Рафелю досталось кресло, а им, гораздо более достойным, не досталось.

Это был вполне успешный новогодний молебен: облачения сияли безупречной белизной; безукоризненным было и качество ладана, который пришлось поспешно принести из церкви с пласа дель Пи, поскольку главный ризничий забыл им обзавестись. Достойный орган, приличный хор. Откровенно говоря, для каноника Пужалса это был предел мечтаний. И когда довольные и горделивые официальные лица направились к выходу, он облегченно вздохнул, понимая, что, если прямо сейчас Кафедральный собор не поглотит геенна огненная, беспокоиться ему больше не о чем. Мимоходом он обратил внимание на странное выражение лица дона Рафеля Массо; тот выглядел так, как будто это ему пришлось заниматься организацией этого великолепного литургического акта.

Когда они вышли на площадь перед Кафедральным собором, на пропитанный дождем свежий воздух, донья Марианна внезапно почувствовала некое разочарование, наступающее при завершении долгожданного события. «И все? И больше ничего?» – думала она. Но тут же сама себе возражала, клянясь, что день этот имел для ее жизни крайне важное значение. А вечер еще даже не наступил, и самое лакомое блюдо – праздник в доме маркиза – было еще впереди.

Огни и краски; суматоха. Приветствия, улыбки, поцелуи, переходившие за грань обычной вежливости, воспламененные желанием взгляды, завуалированные галантными жестами. Лакеи, стоявшие как вкопанные именно там, где могут понадобиться. Свечи, свечи, множество свечей. Запах воска и разговоры о том, что некая юная девица из семейства Фойша (из тех Фойшей, что живут на улице Аржентерия), восхитившая гостей вдохновенным исполнением музыкальных пьес на фортепьяно маркиза де Досриуса, возможно, сделает профессиональную концертную карьеру. Дон Рафель, пытавшийся скрыть смятение своих чувств за притворной улыбкой, открещивался, как умел, от необходимости выражать свое мнение по поводу сеньориты Фойши, невзирая на настоятельные просьбы доктора Жасинта Далмасеса и виконта Рокабруны, на которых, по всей видимости, дар юной пианистки произвел наиболее сильное впечатление.

Дон Рафель сделал вид, что занят выбором закусок, чтобы ему не пришлось здороваться с бароном де Черта, стоявшим поблизости. Отойдя от него подальше, его честь с канапе в руке проследовал в другой зал. В кружке дам (сеньора де Картелья, сеньора де Сентменат и несколько незнакомок), судачивших о том, что происходит в городе, наступило гробовое молчание, как только он вошел. Судья смущенно отвесил поклон, не останавливаясь и не переставая притворно улыбаться. Он съел бутерброд и тут у двери на другом конце зала увидел ее. Избежать встречи было невозможно, и сеньор Массо попытался набраться мужества.

– Донья Гайетана… – произнес он и слегка поклонился.

– Дон Рафель…

Разумеется, столь унизивший его хохот баронессы все еще звучал в ушах дона Рафеля. Теперь же о нем, без всякого сомнения, думала и очаровательная Плеяда. Бедняга не знал, как выкрутиться из этого положения. Он попытался сделать вид, что ничего не происходит, и улыбнулся еще шире.

– Праздник получился весьма удачный.

– О да, дон Рафель. Весьма удачный.

И баронесса отступила на шаг назад, чтобы дать ему пройти. И чуть хохотнула, чтобы напомнить ему о том, как унизила его тогда своим смехом. Дон Рафель покраснел до корней своих редких волос, желая в этот миг задушить ее. Было ясно, что звезда его телескопа, она же свет его очей, над ним глумится, желая доставить ему новое унижение. В прежние времена дон Рафель ей бы этого не спустил. Однако теперь у него не оставалось иного выхода, кроме как делать вид, что он ничего не заметил, и потому он перешагнул через порог этой комнаты, как будто ему было крайне необходимо конкретно куда-то попасть.