Ваша честь [litres]

Адвокат Террадельес был из тех людей, которые имеют обыкновение не пренебрегать никакой информацией, связанной с делами, которые он вел, какое бы отдаленное отношение она к ним ни имела. Он давно уже смекнул, что жизнь соткана из взаимодействий и перепутий и что достаточно выяснить значение этих линий, которые всем остальным смертным казались чисто анекдотическими совпадениями, чтобы прослыть умным человеком. Поэтому он уделил время юному Сортсу, который уже с раннего утра ждал у него в бюро, и поэтому же решил, что нотариус Тутусаус должен присутствовать при их беседе. Он дал Сортсу выговориться: пусть изольет свою душу, пускай повторяет хоть тысячу раз, что совершенно уверен в невиновности Андреу, потому что тот был не способен причинить боль кому бы то ни было, и так далее. Он даже притворился, что почти согласился взять в свои руки пересмотр дела. С единственной целью, чтобы у его посетителя развязался язык, на случай если в том, что он скажет, найдется какая-нибудь зацепка, которая поможет очернить Массо. Вот почему Сортсу-младшему никто не мешал, сколько он пожелает, распространяться на тему «последней ночи»: «Я его видел, я с ним был в час преступления; я отдал ему конверт в три часа ночи; когда он ушел от мадам де Флор, та была еще жива, я видел ее на постоялом дворе, вы понимаете, сеньор Террадельес? А когда я отдал ему конверт… А конверт был как раз вам адресован…»

– Какой еще конверт? – навострили уши нотариус и адвокат.

– Да так… По просьбе виконта Рокабруны. Там…

Тут все встало на место. И Нандо пришел в отчаяние. Все до такой степени встало на место, что теперь они понимали, почему Массо так интересовало стереть этого злополучного Андреу с лица земли. И Нандо пришел в еще большее отчаяние. И поскольку не было больше нужды ходить вокруг да около, поскольку стало предельно ясно, что интересы всех троих мужчин, собравшихся в этом кабинете, самым удовлетворительным образом совпадали, дон Антони Террадельес несколько напыщенно объявил, что берется за это дело, что согласен копаться в грязи до тех пор, пока не добьется пересмотра решения суда и нового расследования, и что он уверен: «Дело это мы выиграем, любезный Сортс, и восстановим добрую память вашего покойного друга».

Но Нандо Сортс, дойдя до этой точки, уже не особенно заботился о доброй памяти друга. Им овладело и укоренилось в глубине его души полное отчаяние. То же отчаяние пережила и Тереза, когда узнала, что медальон любви отправил Андреу на виселицу. Жизнь бывает бессердечна: Тереза и Нандо, те двое, кто любил Андреу, стали причиной его смерти. И Андреу умер в одиночестве, пока он развлекался с il bravo capitano Lupo[236].

– Великолепно выглядим, не правда ли?

Донья Марианна гордо любовалась своим отражением в платье для новогоднего молебна и заодно поглядывала на мужа, который с грустью смотрелся в то же самое зеркало.

– Такое ощущение, что тебя ведут на убой, Рафель. Что с тобой такое, хотелось бы знать?

«Ты понимаешь, я убийца, а бессовестные люди скоро из меня высосут всю кровь. Эта дрянь дон Херонимо хочет разорить меня в обмен на молчание; в обмен на то, что он никому не скажет, что это я убил Эльвирушку мою любимую, а также в обмен на то, что никому не скажет, что я – любитель неприличных рисунков с изображением доньи Гайетаны. А сегодня в полдень ко мне явился адвокат Террадельес и сообщил, что я могу быть уверен: честное имя мое уже потеряно, что он подает прошение о пересмотре дела мадам де Флор и раскроет всему свету мое преступление, которое таковым не являлось, а произошло в целях самозащиты. „И нелегко мне будет, – сказал Террадельес, – остановить юного лейтенанта Сортса, который хочет вас убить собственноручно и тем самым сэкономить силы палачу“. Это если еще они не отправятся к дону Пере с настоятельной просьбой с позором сместить меня с должности. Ты понимаешь, через день-два я стану посмешищем всей Барселоны. И ты вместе со мной, Марианна. Мы со стыда сгорим, ведь люди будут толковать обо мне, смеясь себе под нос, и говорить: „Кто бы мог подумать, что за проходимец, а ведь так я и знал, что-то с ним было неладно; картинки неприличные, убийство. А ведь был-то он судья“. А я не хочу, чтобы так говорили, Марианна, потому что не могу позволить, чтобы надо мной потешались. Ни за что. Вот что со мной такое. И что со всем этим делать, я не знаю. Такие дела, Марианна».

Но вместо того чтобы все это ей сказать, дон Рафель продолжал глядеться в зеркало с грустным видом, как будто хотел поменяться местами со своим отражением. «Уверен, что там, в зазеркалье, нет столько ненависти и интриг. Вне всякого сомнения, Марианна. А тебя я туда не возьму, я хочу там остаться один: наедине со звездами и туманностями, не просящими ничего взамен».

– Ты не заболел, Рафель? Вот было бы некстати тебе сейчас что-нибудь подхватить, как раз перед новогодним молебном и праздником у маркиза.