Ваша честь [litres]

Теперь допрос, который по приказу высокопоставленных особ устроили на пять дней раньше, чем предполагалось, проводился уже в официальном порядке. Это означало, что дело лягушатницы будет рассмотрено раньше, чем дело о землях за пределами крепостных стен, дело о сносе дома на улице Перот ло Льядре[129], дело голландского моряка и дело женщины, толкнувшей трех невинных девочек на путь разврата, – особо важных случаев на повестке дня Третьей, или Уголовной, палаты Аудиенсии. Поэтому суперинтендант дон Херонимо Мануэль Каскаль де лос Росалес-и-Кортес де Сетубал, более известный своим подчиненным в Вальядолиде, Симанкасе, Мериде и Оканье под именем Растудыть (вероятнее всего, благодаря лаконичности этого прозвища), предпочел провести дознание в здании тюрьмы, лучше укрытом от посторонних глаз, чем здание Верховного суда. Начальник тюрьмы, уроженец города Эхей в провинции Арагон, достигший особенных успехов, прежде чем приступить к управлению барселонской тюрьмой, в управлении двумя борделями, предоставил в распоряжение суперинтенданта так называемую камеру пыток, поскольку в карцере, где содержался обвиняемый, могли поместиться не более двух человек, да и то в полусогнутом состоянии. Вышеупомянутая камера была чуть побольше, но такая же темная, отсыревшая и вонючая. Поскольку допрос проходил в официальном порядке, дон Херонимо Мануэль Каскаль и Прочая Растудыть велел, чтобы при нем обязательно присутствовал нотариус с целью засвидетельствовать о порядке его проведения на суде. Условие это было несколько необычным, но оказалось, что полицмейстер четко следовал полученным предписаниям, и начальник тюрьмы, пожав плечами, уступил: его это не волновало. Он ограничился тем, что распорядился поставить в камере четыре стула, и удалился в свой кабинет под предлогом груды неотложных дел. Секретарь нотариуса попросил подать четыре свечи, потому что «там, внутри», по его словам, было не видно ни зги. На некую доску сверху поставили письменный стол. С гримасой отвращения секретарь нотариуса, нотариус, прокурор и судья приготовились лично наблюдать за работой суперинтенданта, который, при поддержке двух неандертальцев с мордами горилл, начал процедуру с побоев несколько беспорядочного характера. Далее при помощи своих молчаливых и угрюмых верзил дон Херонимо приступил к основной части допроса, пустив в ход оглушительные удары кулаками по ушам, от которых голова Андреу тут же начала гудеть; и сквозь этот гул до юноши доносилось, как кто-то говорил: «Ты взломал дверь в комнату певицы, растудыть!» – и как он отвечал: «Нет, нет», а тот ему: «Não me lixes[130]. Если не ты, то кто тогда?» Узкий лоб полицмейстера сморщился от омерзения, и он начал выдирать Андреу волосы, молотить по почкам, бить в печень и обжигать пламенем свечи – на что поступило робкое возражение секретаря о создании непригодных для работы условий, – его ступни и ладони, а затем – о, нестерпимое унижение! – он двумя пальцами, щипком, захватил губу несчастного и давай ее выкручивать, пока заключенный с криком не вскочил от боли, и тогда один из двух неандертальцев ударом кулака отбросил юношу обратно на стул, а второй, поплевав себе на ладони и размяв их, следующим движением разбил допрашиваемому нос. Суперинтендант настаивал: «Давай-ка, má foda[131], некогда мне с тобой возиться» – и нанес Андреу удар коленом в пах. Еще мгновенье – и вот уже лицо Андреу превратилось в кровавое месиво, и он был готов признаться во всех преступлениях, когда-либо совершенных за всю историю человечества. Он отвечал «да», «нет», «нет», «да» на вопросы второго судьи Палаты судебных заседаний по уголовным делам дона Марсели Карбо, которые Растудыть тут же, со щипком, повторял по-испански, «растудыть, убийца, ты убийца», а допрашиваемый юноша отзывался, как эхо, «да», «да» и не задумывался о грозящей ему участи, но лишь бредил тем, что в первый раз за столько дней видит стены камеры и до чего ж они противны. Итак, благодаря квалифицированной помощи сеньора Растудыть и его двух неандертальцев и на основе вопросов судьи секретарю нотариуса удалось состряпать историю, согласно которой в общих чертах значилось следующее:

– «Обвиняемый, – написано это было по-испански, поскольку todos los casos se substanciarán en lengua castellana[132], – Андреу Перрамон, уроженец и житель Барселоны, по профессии поэт („Поэт? Ты у меня схлопочешь, поэт, растудыть!“), но без определенных занятий, проник в номер гостиницы „Четыре державы“, в котором остановилась жертва, с целью украсть ее драгоценности».

– Ну-ка, что здесь такое, Рамио? – Прикрывая нос надушенным платочком, его честь председатель Верховного суда читал вслух в своем кабинете признание, за десять минут до того написанное на бумаге, покрытой кляксами ужаса и воплей. – «…Номер гостиницы… остановилась жертва… с целью…»

А Рамио отвечал: