Ваша честь [litres]

Андреу чуть не сказал, «входите, патер», потому что ему хотелось поплакать у кого-нибудь на плече. Но как только он понял, что к нему пришел тот же самый священник, который несколько дней назад не поверил в его невиновность, на него нашел, обжигая желчью, приступ гнева, сдержать который было почти невозможно. Патер Террикабрес, собаку съевший на солидном количестве благословений in articulo furcae[180], немедленно смекнул, что заручиться поддержкой этого паренька для спасения его собственной души ему не придется. И он сказал себе, ну что ж, Господь управит, а от упрямцев никуда не денешься. Жаль, конечно, но такова жизнь. И не стал больше настаивать, потому что не мог себе позволить, чтобы случился скандал, как раз сейчас, когда в любую минуту могут объявиться эти пиявки из братства Крови, вампиры, летучие мыши, гиены; все ищут, где бы чем поживиться; и какие бы любезные улыбочки они тебе ни строили при встрече, только того и ждут, чтобы им досталось в безраздельное владение доходное местечко тюремного патера на пласа дель Блат, а ведь как раз поговаривают, и как тут не переполошиться, что его собираются отдать этому разжиревшему негодяю армейскому капеллану из Цитадели[181], так оно и случится, как пить дать; «ходят слухи, что ему посулили целую гору реалов за службу, а я перебивайся тут на нищенском жалованье».

– Ну что же, сын мой, – проговорил святой отец, держась за дверную решетку, после долгого молчания. – Ежели духовного утешения тебе не надобно, навязывать тебе я его не могу. Если пожелаешь, я приму у тебя исповедь и совершу над тобой обряд соборования.

– Ничего мне не нужно.

– Хочешь не хочешь, а отпевание над тобой я потом все равно совершу, – обиженно заключил патер.

И ушел несолоно хлебавши, потому что больше тут ему было делать нечего. Он порядком разозлился, вот, возомнил же невесть что о себе этот малолетка. А малолетка в это время обливался слезами, потому что его считали уже мертвым: отпевали только мертвых. Тут ему взбрело в голову подумать, в какой его положат гроб. Что это, интересно, будет за гроб? Он в отчаянии вскочил и схватился за дверную решетку.

– Я ее не убивал! Невинного человека на виселицу ведете! – крикнул он.

Патер, в глубине коридора, поморщился. Он сделал знак тюремщику:

– Закрой у него деревянную дверь, чтобы не начал скандалить.

И направился в кабинет начальника тюрьмы, глубоко униженный, ведь крайне редко случалось, чтобы так перед ним упирались.

В полночь Андреу попросил, чтобы ему принесли еще воды, письменные принадлежности и бумагу и нечто вроде письменного стола. Начальник тюрьмы дал на все это разрешение. Андреу хотелось разобраться в своем недоумении, и чистый лист бумаги всегда ему в этом помогал. Дрожащим почерком он написал «не знаю, за что меня убивают» и расплакался.

Тюрьма на пласа дель Блат все еще обладала привилегией быть местом заключения приговоренных к смерти за общеуголовные преступления. По обычаю тюрьмы было заведено, что в последнюю ночь перед казнью пожелания приговоренного выполнялись до четырех часов утра. А именно, приговоренный сам решал, предпочитает ли он побыть в одиночестве или желает получить духовное утешение от тюремного священника. Начиная с этого часа к нему получали доступ члены братства Крови, поджидавшие с мрачным видом у кабинета начальника тюрьмы уже с вечера. После их освященного традицией посещения к приговоренному вереницей тянулись государственные служащие и официальные лица: судебный пристав, который нудным и вежливым голосом читал ему постановление об отклонении апелляционной жалобы, поданной адвокатом без ведома Андреу, поверенный из Аудиенсии, с целью осведомиться, в чем заключается его последняя воля, и судья Уголовной палаты, обязанностью которого было сообщить ему, в котором часу будет исполнен приговор. Вся эта суматоха означала, что поспать сегодня ночью в тюрьме на пласа дель Блат никому не удастся. Однако, вопреки тому, что можно было бы себе представить, никакого особенного шума в здании не наблюдалось; понимая чрезвычайный характер этой ночи, все говорили тихо, ходили на цыпочках, искоса поглядывали друг на друга и дожидались четырех часов утра, чтобы заняться своими делами. Проблема со смертельными приговорами состояла в том, что в эту ночь никому отдохнуть в тюрьме не удавалось, особенно если приговоренных было двое. А если казнь затягивалась, то патеру Террикабресу приходилось сразу же после этого служить мессу в монастыре Санта-Моника; и поскольку привычки спать после обеда у него не было, он предчувствовал, что дело кончится мутным маревом в голове и мигренью. Дни казней патер ненавидел в основном поэтому.

– Приговоренный отказался от моей помощи, – признался он начальнику тюрьмы.

Несомненно, хищные зверюги из братства следили за ним из-за двери, пытаясь расслышать, что он говорит.

– Все понятно, патер. Хотите кофейку?

Начальник тюрьмы указал на кофейник в центре стола. Священник налил себе кофе. Он никак не мог успокоиться:

– На сколько назначена казнь?

– На полшестого.