– Вот как! Я знал, что руководство большевиков беспринципно, но чтобы настолько? Поляки пытались со мной вести переговоры, но я отказался признать независимость Польши точно так же, как отказался признавать независимость Украины. Нет никакой Украины – есть единая и неделимая Россия, в составе которой есть Малороссия, Новороссия и эта… Галиция. Которая всё время была то австро-венгерской, то польской окраиной. Окраиной! А не Украиной!
Гневный спич генерала заставил Сашу немного изменить тон. Деникин всегда был державником и переживал от того, что Российская империя распадалась на куски. Понять его было можно, однако в условиях войны, где место было не только прямолинейным атакам, но и обходным манёврам, иногда нужно проявлять и дипломатическую хитрость. Об этом он ему и сказал, тщательно подбирая слова.
– Поверьте мне, ваше высокопревосходительство, – примирительным тоном продолжил он после того, как Деникин немного успокоился. – Нынче, как говорил когда-то французский политик Талейран, принципы можно засунуть в карман и доставать время от времени, когда вам удобно! Допустим, сейчас Пилсудский был против нашей победы, но он далеко и нам не опасен. К тому же он обязательно столкнётся с большевиками. А Петлюра нависает над нами на западе, и нам нужна некая прослойка между нами и поляками с Петлюрой. Махно идеально подходит на роль эдакого независимого атамана, и если его правильно информировать, он согласится на эту роль.
Деникин немного помолчал, затем прошёл к креслу, сел и глубоко задумался. Саша стоял у карты и ждал его ответа. Командующий размышлял. С одной стороны, он понимал, что Юрьевский прав, и Махно может серьёзно помешать продвижению армий ВСЮР на Москву. Прав он и в том, что Петлюра, хоть его так называемые армии и воевали против большевиков, не является серьёзной силой. А вот Махно – да, этот может установить порядок на данной малороссийской территории. Лучше уж иметь такого сильного союзника, чем такого сильного врага.
«Возьмём Москву – там подумаем, как быть дальше», – решил Деникин.
Командующий встал и подошёл к Юрьевскому.
– Хорошо, Александр, вы меня убедили. Ваши сведения всегда были точны, а прогнозы блестяще подтверждались. Господь наградил вас изумительным, невероятным даром, и спорить с вами – всё равно что спорить с самим Господом. Нет, с Провидением спорить бесполезно, посему вверяю вам судьбу нашей кампании. Когда вы собираетесь лететь в Елизаветград?
Саша облегчённо вздохнул. Он напряжённо ожидал, что же решит Деникин, и внутренне боялся, что тот ему откажет. Но, видимо, напрасно боялся…
– Аэроплан готов, думаю лететь завтра утром. Только сегодня доставили последние сведения оттуда, диспозиция войск примерно ясна.
Деникин положил руку на плечо юноши.
– За вас я не переживаю. А как Слащёв? Он в состоянии лететь?
Саша кивнул.
– Яков Александрович – боец. Вот если на коне, тогда были бы проблемы. Он никак не может оправиться от последствий тяжёлого ранения. А на аэроплане два часа лёту, думаю, всё ж легче, нежели целый день на лошадях.
Деникин усмехнулся:
– Вы там, Саша, смотрите, чтобы генерал Слащёв поправлялся не слишком активно. Потому что раны – ранами, но сами понимаете, увлекаться лекарствами не стоит…
Саша понимающе улыбнулся.
– Так точно, ваше высокопревосходительство, я всё понимаю. Как только решим вопрос с Махно, я лично упрошу генерала на месяц лечь в госпиталь и никуда не выпущу оттуда. У меня есть чем его убедить.
Деникин задумчиво произнёс то, что его больше всего мучило:
– Главное, чтобы у вас было чем убедить этого Махно…
Юрьевский посмотрел в глаза командующему и неожиданно тихо произнёс:
– Не волнуйтесь, Антон Иванович, я не один буду убеждать его. Я вам не говорил раньше, но теперь скажу: я здесь не один. Есть ещё мой брат…
Глава двадцать шестая. Небольшая стычка, которая изменила ход большой войны
Летом 1919 года в деникинской Добровольческой армии числилось 106 боевых самолетов, но реально воевать могли только двадцать. Аэропланы в начале ХХ века строили на тяп-ляп. Фанерно-полотняные, с капризными двигателями, эти ещё совсем недавно герои произведений писателей-фантастов, воплотившись в реальные летательные аппараты, очень быстро приходили к летальному исходу. Срок их службы стремительно заканчивался, и они прямо на глазах становились непригодными. У аэропланов расклеивались швы, разбалтывались соединения, полотно растягивалось, ветшало. Да ещё гвозди каркаса и шарнирные соединения расшатывались так, что в конце концов аэроплан был готов развалиться в воздухе при любом маневре.