Ваше Величество Госпожа Рабыня

К возвращению хозяйки бутовская дача оказалась в полном порядке — "воспитанная" Игорем Олеговичем горничная знала своё дело. Алла Анатольевна сразу провела гостей на веранду и, удобно устроившись за большим столом, вызвала экономку:

— Нина Валерьевна, распорядитесь, пожалуйста. Из закусок… да, Геннадий Ильич, Андрюша, вы, надеюсь, немного задержитесь? Не позволите вдове напиться в одиночку? Хотя, конечно… зреть пьяную женщину… вообще-то — ведь, правда, Андрей? — я ничего по пьянке… не буйная, не назойливая и даже не слишком вредная… так — как?.. задержитесь?

Получив заверения от мужчин, что конечно, само собой, на сколько угодно, Алла Анатольевна отдала приказание экономке относительно выпивки и закусок и, в ожидании, закурила длинную, с очень приятным запахом сигарету.

Почитая себя на службе, Брызгалов не хотел до пьяна напиваться с подозреваемыми и потому у румяной голубоглазой горничной Танечки спросил крепкого чёрного кофе, который в серебряном кофейнике был скоро доставлен — вместе с бутылкой французского коньяка. Между тем Алла Анатольевна выпила одну за другой две рюмки водки и, оживившись, с пьяной бесцеремонностью обратилась к майору:

— Геннадий Ильич — подозреваете. Знаю. И всё-таки… ведь есть же, наверно, у вас какие-то соображения? О том, кто мог убить Игорька? Не считая меня с Андреем? Или мы уже настолько "под колпаком", что вы хотите не рассуждать с нами о подозреваемых, а арестовать нас? Обоих? Или кого-нибудь одного?

— Ну, почему же… порассуждать можно. Только, Алла Анатольевна, разочарую. Ни вас, ни Андрея Игоревича я арестовывать не собираюсь. По крайней мере — пока…

— "Пока", Геннадий Ильич? Значит — не исключаете? А я-то вас — как гостеприимная хозяйка… кажется, понесло… простите… минуточку… дайте сосредоточиться… а не то забуду… да, Геннадий Ильич! Конечно! Вести машину… вам… нет — вам сегодня нельзя! Я сейчас — Танечке. Она постелит. И охрану предупредит — чтобы в любое время… тьфу, чёрт, здорово повело! Так вот, Геннадий Ильич, в город сегодня — ни-ни! Ночуете здесь, конечно! Приглашаю. И требую.

Аллу Анатольевну действительно повело. С трудом, справившись с приглашением, поневоле получившимся по-восточному витиеватым, она уронила голову на скрещённые руки и, похоже, забылась. Собравшийся отвечать Брызгалов, увидев в каком она состоянии, обратился, естественно, не к женщине, а к Яновскому:

— Андрей Игоревич, наверно, Аллу Анатольевну пора в постель? Как?

— Рано, Геннадий Ильич. Она минут через пять очнётся. А сегодня ей не помешает напиться как следует. Она ведь действительно очень любила Игоря. По-своему… но ведь каждый — по-своему… главное — что любила… и эти три дня похорон… внешне: хлопоты, суета — а внутри? Дикое напряжение! Разрядка ей просто необходима. А чтобы напиться по-настоящему — я в этом смысле Аллочку хорошо знаю — ей до этого требуется раза два или три вырубиться… как бы это?.. да! Начерно! Вот когда она ещё один раз отключится, тогда — пожалуй. Тогда — в постельку. А пока, Геннадий Ильич, назвались груздём — терпите! Недолго — в общем-то. Аллочка, думаю, скоро дозреет.

Где-то приблизительно через полчаса Алла Анатольевна в самом деле "дозрела". Правда, до этого она, очнувшись, удивительно красивым, нисколько не пьяным голосом, попросив Яновского аккомпанировать ей на гитаре, спела почти целиком одну из самых пронзительных песен Высоцкого: "Что же делать, мужчины ушли, побросали посевы до срока…" Но всё-таки до конца не справилась и на словах: "… только б не пустота похоронных, не предчувствие их", - враз, будто бы заколдованная, одеревенела телом и остекленела глазами. Яновский, заметив это, отложил гитару, подошёл к женщине и, позвав горничную, обратился к майору:

— Вот теперь, Геннадий Ильич, пора. Теперь Аллочка беспробудно проспит десять, а то и двенадцать часов. Вы пока посидите здесь, а я с ней — наверх. Нет. Помогать не надо. Не настолько она тяжёлая. Справлюсь сам.

Отсутствовал Яновский недолго — меньше десяти минут, но этого времени Геннадию Ильичу вполне хватило, чтобы вновь пересмотреть "картинку". Лишь только Андрей Игоревич, обременённый приятной ношей, скрылся в дверях, майор, как бы резюмируя сегодняшнее с ним знакомство, попробовал представить труп Бутова на лесной поляне исходя уже не из компьютерного досье, а негодяем, застрелившим Игоря Олеговича, вообразив Яновского во плоти — такого, каким он сегодня предстал перед Геннадием Ильичом. И всё! "Картинка" поплыла! Вернее: трава, тропинка, ёлочка, напитанные светом кроны, небо — всё это оставалось, а вот тело Игоря Олеговича исчезло. Не сместилось в сторону, как в случае с наёмным убийцей, нет, исчезло вообще. И что же? А то! Андрей Игоревич, каким его сегодня увидел майор, друга убить не мог. Категорически? Или — по ситуации?