Василеостровский чемодан

Картина в памяти погасла.

– …Вот и любимым делам конец, – Клод Георгиевич, говоря это вслух, внутри себя заключил впечатление от воспоминаний.

– Но почему же? Я не понял. Вы же сказали, будто сделали тот музыкальный инструмент. И я точно знаю, что сделали. Я это почувствовал сегодня на мосту. Я слышал ту вашу музыку. А теперь вы о ней повествуете словами.

– Как? Вы слышали звёздную музыку? – Предтеченский воодушевился и усомнился одновременно.

– Да, я слышал звёздный оркестр, но не обычным слухом, не ушами, а так, мысленно. Я мысленно вслушивался в мысленные звуки. Я проводил взгляд по невидимым днём звёздам и слышал их музыку в прорехах между облаками. Красиво. Колоссальный стереофонический эффект.

– Боже! Откуда такое воображение? Как вы до того додумались? – теперь в голосе профессора блеснули нотки восторга.

– А оно само. Вернее, я подумал, будто это вы наколдовали. Я принял вас тогда за мага и факира вместе с волхвом, это когда наблюдал за вашими делами на спуске у львов.

– Наколдовал! Ха-ха-ха! Ну, брат! А ты говоришь, нет инструмента. Значит, натурально сделал я его, коли ты услышал звуки, им воспроизводимые. Сделал, а о том и не знал. Ну, брат, дела.

– Ещё бы! Такая музыка! Только вот порой прерывалась, как, знаете, если связь барахлит. Это из-за праха.

– Праха? – переспросил Клод Георгиевич.

– Ну да. Межзвёздная пыль. Космический прах. Он заслоняет нам большую часть Млечного Пути.

– Да?

– Да. Но ничего. Всё равно хорошо звук идёт.

– Идёт, брат, идёт. Значит, есть инструмент.

– Так я и говорю, есть он.

– Да, – профессор погрустнел, – да, есть, но, опять же, мысленно. Я имею в виду, что он только на бумаге. То, что я сделал, построил – ничтожная модель вылавливания звёздной энергии и преобразования в реактивную. Так сказать, полуфабрикат. К нему я приделал моторчик. Но испугался.

– Чего испугались?

– А я уже говорил. Все изобретения приносят беду. Вроде бы добрые, вроде бы свет несут людям, а тот обязательно может произвести один лишь прах. Подобно тому вашему праху. Космическому. Он всё может засыпать, не только Млечный Путь, а вообще все пути-дороги человеческой радости. Одним словом, пусть куклы покатаются. Того достаточно. Куклы, те не произведут ничего дурного. Только покатаются. Хе-хе, порадуются. А потом, глядишь, и утонут вместе с теплоходом, тепло-свето-ходом, звездоходом.

Пламя в печке осело и угасло. Чёрные угли виднелись едва живыми. Линии судьбы сгоревших досок переменчиво светились бледными и тонкими красными прожилками.

– Ну, я пошёл. Пока, – профессор проворно выпрыгнул из прибежища Босикомшина и ловко переметнулся на берег. А потом также решительно скрылся в дверях музыкальной школы.

– Это хорошая идея, – продолжил говорить профессор, но уже вроде себе, – хорошая идея устроиться на работу в детскую музыкальную школу. Пойду-ка прямо немедля к директору.

ГЛАВА 9

Босикомшин тоже вышел. Тоже перебрался на берег. Тот оказался безлюдным.

– Вот и хорошо.

По Неве туда и обратно ходили местные кораблики, поднимая волну. Босикомшин брёл по нижней набережной вдоль уреза воды, вниз по течению и наблюдал за волнами. Перехлестнёт или не перехлестнёт? Нет, ни одна из волн не доходила до верха гранитного уступа, а лишь брызги от их ударов создавали невысокую завесу вдоль всего берега. Так, не страшась быть залитому, наш пешеход приблизился к обрезу нижней набережной и остановился около огромной стальной кнехты. Толстый канат, привязанный к ней, нехотя удерживал огромный сухогруз, под завязку заполненный, ушедший под воду ниже ватерлинии. И оттого заметно провис, опустив тяжкий живот в воду. А об этот живот беззвучно постукивала знакомая ему, даже нельзя не сказать, родная ему доска. Ага. Это ли не судьба! И настолько близко, что не достать её было равносильно преступлению. Полностью и окончательно целиком незнакомый ей человек, если бы таковой тут оказался, тот мог бы равнодушно пройти мимо и не обратить на неё ровно никакого внимания. Босикомшин же, когда увидел такую родимую вещь, то просто с крайним энтузиазмом бросился её доставать, будто спасал на водах самое близкое ему живое существо. И достал. И спас. Ключ висел на гвоздике и никуда не делся.