Василеостровский чемодан

– Я вижу, вы обеспокоены. Спрашивать ни о чём не буду. Вопросы для обеспокоенного – сущая пытка. Похуже китайской. Позвольте, я вас, наоборот, развлеку. Сосед у нас тут есть один интересный – в квартире напротив. Музыкант. Обычно он меня развлекает, когда в настроении моём не всё в порядке, разлад, так сказать. Я к нему приду, а он развлекает. Так я от него кое-чему немного научился. Сейчас.

Отставной командир танка сел на очевидно самодельный стул у пианино и стал усердно пытаться наиграть нехитрую пьеску. Сначала короткую. Она ему удалась, а он с удовольствием крякнул и улыбнулся гостю, справедливо ожидая похвалы. Затем, не дождавшись никаких слов от слушателя, и сам ничего не промолвив, он высоко задрал брови и принялся за более сложную вещичку. Босикомшин без выражения чувств поднял чашку и потихоньку прихлёбывал из неё. Контакт между чужими людьми не клеился. Хозяин сбивался в игре, гость обжигался чаем. Потом образовалось между ними тугое и продолжительное молчание. Тишину нарушал только пудель, поскуливая под диваном: то чуть слышно и довольно робко, то, делая неожиданное «крещендо» с напором явного нетерпения.

«Может быть, узнать от него об этом маге-музыканте, коль он сам о нём заговорил», – подумал гость, а потом, впервые обнаружив способность разговаривать в присутствии отставного военного, сказал вслух, ставя на верстак недопитую чашку чая:

– Вы говорите, сосед вас научил играть?

– Да, немного. Он такой добрый и терпеливый. И пианино это мне затащил. У него дома очень тесно. Ещё два рояля: кабинетный и концертный. С одним из них он что-то изобретает, детали переиначивает и что-то такое к ним приделывает. А пианино разломано было, так я дал ему отличный ремонт, и, глядите, – почти новое.

– Угу, – то было не согласие, а скорее, ответ на приглашение посмотреть изделие. Он коротко взглянул на пианино с заметными разнородными латками, и также немногосложно сказал «угу».

«Неужели этот военный говорит о том моём маге? Нет, не обязательно. Кто знает, сколько в этом доме людей с роялями», – Босикомшин одним боком пытливого сознания вроде бы почувствовал близость главной сегодняшней цели, но и неизменное, почти наглое сомнение также дало о себе знать. С другого бока. И ещё. Совсем иного рода ощущение одолело его. Вдруг, внутри сознания у него что-то надломилось, открывая никому неведомый ход, и он вновь услышал отголоски той завораживающей звёздной музыки, что пригрезилась ему недавно на мосту, а потом и в каюте заброшенного корабля. Музыка текла сама собой, не спрашивая намеренного позволения и не требуя к себе разумного внимания.

Отставной командир танка, бегло взглянув на лицо Босикомшина, прищурил глаза и, глядя так в потолок, сказал:

– А давайте, я сейчас угадаю, куда вы направлялись, но неудачно? Вы, я думаю, шли к моему соседу, и не застали. Точно. У вас такой вид… минуточку, я сейчас попробую выразить, чтоб и мне самому понятно было… вы, вроде бы, тоже человек от искусства, из богемы, не от мира сего, так сказать. Вы чем-то похожи на него и на прежних гостей Егорыча. Выражение вашего лица мне подсказывает. Теперь, правда, к нему давно никто не ходит, если не считать меня. Вы первый за целый год. Да. А у нас в доме, кроме Егорыча, не проживает больше никого из таких, подобных ему людей, которые как бы не от мира сего: творческих работников. Значит вы именно из тех давних друзей-художников, которых я уже не застал, потому что живу здесь всего-то с десяток лет. Вы к нему и пришли, но подвернулась неудача.

Босикомшин такой проницательности не ожидал – от человека в тельняшке-безрукавке. Он внутренне вздрогнул, но внешних перемен в лице не проявил. Так случилось оттого, что музыка звёзд всё ещё будто висела в нём, да не сразу оборвалась, вот и выражение лица продолжало удерживать вид состояния «не от мира сего». А взгляд, в общем-то, без особого намерения просто немного задержался на отставленной чашке с чаем. Гость, по-видимому, просто рассчитывал пронзить её насквозь. Но ответной проницательности у косной посуды не случилось. Через толстые фаянсовые стенки ему не удалось увидеть недопитого внутреннего содержимого. И поток нездешней музыки сошёл на нет. Возможно, одновременно с течением упадка внутреннего состояния, и на лице утратились особые чёрточки, по коим наш танкист определил его человеком богемного цеха. Но сей потери никто не заметил, поскольку никто в этот миг на него не глядел.

– Таким образом, если вы соседа моего не дождётесь, то я могу ему передать о вашем приходе, он вам позвонит, если хотите, – продолжил хозяин, прекратив прищуриваться, но оставляя взгляд на потолке.

«Да, отставные ратники, действительно, всё обо всех знают», – недавнее сомнение покинуло гостя, вроде бы званого и, будто нежеланного. Но, обретя при помощи такого наблюдения ещё не совсем обосновавшуюся в нём твёрдость, оседающую лишь на донышке мысли, – уверенности в продолжении действий, а правильнее сказать, в бездействии, у него не прибавилось.

– Угу, – он повторил немногословное почти согласие, но поднялся, чтобы уйти.