Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Армянский тоже не остался в стороне. Воениздатом роман Кочара опубликован в 1956 году. Причем тираж настолько мал, что сведения о нем в самой книге не приведены. Смысл акции – обозначить участие в соревновании.

Но в 1957 году успех маловероятен был изначально. Московские критики обсуждали роман без особых похвал. Да, книга о войне, сюжет интересен, перевод вполне добротный, но в целом – не событие на уровне истории русской советской литературы.

Были и формальные препятствия. Роман не завершен, опять же, первое издание перевода вышло задолго срока, определенного условиями конкурса.

В 1959 году второй том романа «Дети большого дома» был опубликован на языке оригинала. Для участия в конкурсе оставалось только выпустить двухтомный русский перевод, пусть и под одной обложкой.

С решением новой задачи не спешили. Тадеосян вряд ли удалось бы перевести второй том лучше, нежели первый. Вероятно, руководство армянского СП тогда и обсуждало возможность приглашения для «литературной обработки» кого-либо из пишущих на русском языке местных прозаиков. Разумеется, в качестве соавтора той же переводчицы.

Вот тогда и вмешался ЦК КПСС. Тут явно сусловский modus operandi.

ЦК КПСС решал прежнюю задачу – предотвращал иностранную публикацию гроссмановского романа. А для этого требовалось обеспечить лояльность автора. Коль скоро он не получил три четверти гонорара в редакции «Знамени», так частичная компенсация – заказ ереванского издательства.

Армянскому же СП был предложен вполне изящный план выдвижения романа Кочара на Ленинскую премию. Надлежало опубликовать два тома сразу, но переводчика для обоих выбрать другого. Таким образом и снимались бы подразумевавшиеся вопросы относительно прежних изданий. А участие классика советской литературы, мастера военной прозы – гарантия успеха[162].

Республикакнский СП, конечно же, вводили в непредвиденные расходы. Но если «нарушения финансовой дисциплины» заранее санкционированы, так риска нет.

Потому и понятно, что Таронян готовила не литературный перевод, а подстрочный. Он и был завершен к осени 1961 года. С рекордной скоростью. Далее – предложение Гроссману.

Неважно, кто стал посредником. Липкин или Тевекелян – суть не меняется. Важно, что предложение было весьма кстати. Гроссману предоставлялась возможность получить гонорар, сопоставимый с неполученным в «Знамени». А еще – уехать из Москвы и без всяких расходов пожить в Армении, где обеспечивали бы достаточно высокий уровень комфорта.

Очередной вариант борьбы за премию не противоречил интересам Кочара. Новый перевод его романа был бы лучше, да и гонорар значительно выше.

Игнорировались только интересы Тадеосян. Но это вполне компенсировалось новыми заказами на переводы. Они и были[163].

Конечно, была и обида. Не только у Тадеосян. И другие ереванские литераторы обиделись не только за нее. Вмешательство ЦК КПСС вновь демонстрировало, что они – лишь детали в механизме очередной интриги, подлинный смысл которой им даже не объяснили. Потому коллеги сторонились Гроссмана, хоть это и противоречило многовековой традиции гостеприимства.

Ереванское же издательство выплатило Гроссману часть гонорара в конце декабря 1961 года. Вскоре он уехал из Армении. Его работа в целом была завершена. Далее начиналась собственно издательская – редакционный и типографский циклы.

После издания кочаровского романа Гроссман получил и оставшуюся часть гонорара. В общей сложности за два месяца он заработал сумму, компенсировавшую ту, что не выплатила редакция «Знамени».

Интрига развивалась успешно. Гроссману, помимо денег, предоставлялась возможность заняться «литературной обработкой», что гарантировало в дальнейшем стабильно высокие доходы. Превышавшие, кстати, прежние. Труд востребованный: в Советском Союзе, подчеркнем, было тогда пятнадцать республик.

В гроссмановском случае ЦК КПСС использовал традиционный метод кнута и пряника. Арест рукописей – наказание. Уступки не прогнозировались. Ну а поощрение за лояльность в настоящем и будущем – весьма солидный заработок и перспектива стабильно высоких доходов.

Если бы Кочар стал лауреатом, его успех был бы триумфом республиканского масштаба. И, конечно, гроссмановской победой. Что, опять же, оказалось бы лучшей рекламой.

Однако Ленинской премией роман «Дети большого дома» так и не был отмечен. На это, вероятно, имелись веские причины.

В 1961 году еще нечего было номинировать. «Литературная обработка» перевода Таронян завершилась в конце декабря.

На следующий год ситуация была сходной. Объем проходившей редакционную подготовку рукописи – более двух тысяч страниц. Это очень много для небольшого республиканского издательства. Неудивительно, что первый том подписан к печати 10 сентября 1962 года, а второй – 26 октября. Вышела роман и вовсе зимой. Надо полагать, он поэтому и не попал в уже подготовленный список номинируемых зданий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное