Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Впервые объяснил это Липкин. Мемуарист утверждал: «Однажды ко мне подошла в Доме литераторов непременная, многочасовая его посетительница Асмик (фамилию забыл), армянка, похожая на черный колобок, и сказала мне, что она перевела с армянского большой роман Рачия Кочара на военную тему, но автор считает, что ее перевод лишь подстрочник (так оно и оказалось), нужен для обработки хороший писатель, желательно с именем и фронтовик, так не могу ли я кого-нибудь порекомендовать».

Если учитывать контекст, то весьма странно, что Липкин «забыл» фамилию собеседницы. Таронян к 1970-м годам стала довольно известной переводчицей, а среди коллег не могла быть малоизвестной и ранее. Но, допустим, память изменила мемуаристу.

Встреча его с переводчицей вполне объяснима. Центральный дом литераторов тогда – закрытый клуб. С библиотекой и бильярдной, рестораном, баром и т. д. Пропускали в здание по удостоверениям литературных или журналистских организаций. И дело не в секретности. Ресторанные цены – клубные – были гораздо ниже, чем в аналогичных заведениях. Вот почему многие писатели там обедали, ужинали, отмечали семейные и другие праздники, работали, да и встречи назначали. Таронян, согласно Липкину, из завсегдатаев.

Объяснимо также, почему Таронян обратилась именно к Липкину. Подразумевалось, что он – старший и весьма авторитетный коллега. Далее, по словам мемуариста, она сообщила: «Писателя-переводчика пригласят работать в Армению, республика оплатит дорожные расходы, местное издательство заключит с ним договор».

Разумеется, «местное издательство» договор бы заключило в любом случае. Липкин, надо полагать, хотел подчеркнуть, что оплата гарантирована. А далее указал: «Я подумал, что неплохо бы Гроссману поехать в Армению, да и гонорар за перевод романа нужен сейчас Гроссману позарез, и обещал обрадованной Асмик с ним поговорить».

Обещал, значит. Но, по словам мемуариста, «не был уверен в удаче своего предприятия. Гроссман, даже когда с деньгами было туго, не любил писать на заказ. Давно, после неожиданного удара по пьесе “Если верить пифагорейцам”, он спросил у жены: “Что же мне теперь делать?”, а Ольга Михайловна ответила: “Пиши сценарии”, он часто вспоминал и не мог ей простить эти слова».

Значит, писатель-нонконформист – опять в пресловутой «нужде». А «самый близкий друг», конечно же, поспешил выручить. Сообщалось, что Гроссману «понравилась возможность поездки в Армению. Он сказал: «Если роман не подлый, буду переводить. Хорошо, что он, как ты говоришь, большой. И деньги нужны, и на душе скверно, может быть, поденщина поможет»».

Встреча соавторов-переводчиков была организована. Таронян, если верить Липкину, «принесла свой толстенный подстрочник, роман с точки зрения морали удовлетворил Гроссмана, он спросил только: «Подстрочники всегда такие безграмотные?»».

Отметим, что весьма иронична суммарная характеристика Таронян. Сама она – «похожая на черный колобок». Опять же, завсегдатай ЦДЛ. Перевод ее – по сути подстрочник, да еще и «безграмотный».

Уже не выяснить, чем Липкину так не угодила Таронян. Да это и неважно. Ему многие не угодили, вот счеты и сводил в мемуарах. Для начала – в изданных за границей, отчего граждане СССР не могли с ним спорить.

После издания мемуаров в СССР не так много и осталось тех, кто мог бы поспорить. Кочара, например, мемуарист характеризовал тоже не без иронии, но автор романа «Дети большого дома» умер еще в 1965 году.

В полемику вступила его дочь – М.Р. Кочар. Она выдвинула принципиально иную версию более двадцати лет спустя. И в интервью одному из популярных интернет-изданий опровергла все, что рассказывал мемуарист о своей протекции[157].

Согласно Кочар, отец и его переводчик были давними знакомыми. Более того, армянский классик «мечтал издать на русском языке свой роман “Дети большого дома” и обязательно в переводе Гроссмана, которого просто боготворил…».

Знакомство их состоялось благодаря В.А. Тевекеляну. Он тогда не только известный прозаик, но и директор Литературного фонда, влиятельнейшей организации, где решались почти все финансовые вопросы: беспроцентные ссуды писателям, распределение кооперативных квартир, дач, автомобилей и т. п.

Если верить Кочар, не было посредничества Липкина. Инициатива от ее отца исходила. Вот почему Гроссман и принял не соответствовавшее статусу предложение.

Свидетельства Липкина и Кочар исключают друг друга. Но отсюда не следует, что истинно хотя бы одно из них.

Например, Поликарпов – лично или через руководство ССП – мог бы «посоветовать» Липкину оказать помощь другу. И автор романа «Дети большого дома» получил бы тот же «совет». От которого трудно было бы отказаться. Такое нельзя исключить. Удобный вариант: Гроссман добровольно уезжает подальше от Москвы. Значит, в столице пореже обсуждаются события, относящиеся к истории крамольного романа.

Так ли, нет ли, в любом случае предложение заняться редактированием подстрочника было получено. Липкин утверждал: Гроссман 1 ноября 1961 года «сел в поезд. Из Армении он мне часто писал».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное