Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Многие письма Липкину сохранились. Возможно, что и все. Судя по ним, Гроссман в Армении был вновь одинок. По крайне мере, так себя чувствовал. За исключением Кочара и Таронян, с армянскими литераторами не общался.

Если не учитывать контекст, это удивительно. Армянское гостеприимство хрестоматийно известно, а тут из Москвы прибыл классик советской литературы, но ереванские коллеги словно бы специально его игнорировали. Причем не один день или неделю – почти два месяца.

Московского прозаика мог пригласить только республиканский СП. Он и контролировал ереванское издательство, заключившее договор с Гроссманом.

Допустимо, что об аресте рукописей там уже знали. Но ведь не с ноября 1961 года, когда Гроссман приехал в Ереван, а гораздо раньше. Тем не менее, пригласили, договор заключили. И создали лучшие из возможных условий проживания: комфортабельная гостинница, затем санаторий, причем все бесплатно. Нет, ссылка на дошедшее из Москвы известие об инциденте ничего по сути не объясняет.

Ситуация выглядит еще более странно, если обратиться к библиографии. Липкин про нее вообще не упомянул.

Начнем с того, что роман «Дети большого дома» – о молодых армянах-фронтовиках. Его первая редакция на языке оригинала опубликована в 1952 году.

Два года спустя русский перевод книги издан в Армении. Переводчик – А.А. Тадеосян. Ей подстрочник не требовался – переводила с армянского[158].

В 1955 году роман вновь опубликован на родине автора. Переводчик – Тадеосян[159].

Московское издательство «Советский писатель» выпускает роман в том же году. Переводчик – Тадеосян[160].

В следующем году роман опубликовал Воениздат. Разумеется, в переводе Тадеосян[161].

Кочар тем временем готовил к изданию второй том – на армянском языке. Опубликован в 1959 году.

Подготовленный Гроссманом и Таронян перевод на русский язык опубликован ереванским издательством через три года. В двух томах.

Ничего в этом необычного, если б не предыдущие издания. При сличении выясняется: первый том кочаровского романа, уже четыре раза опубликованный на русском языке, заново переведен Таронян и Гроссманом.

Это отнюдь не обычный случай. Объяснения же не предлагались.

Гроссман, судя по его письмам, не знал о прежних изданиях. А вот для Таронян не могла не знать. Для нее перевод с армянского – профессия. Мотивация переводчицы неочевидна. И Кочара тоже.

Кнут и пряник

Вернемся к версии Липкина. Сопоставим ее с библиографией Гроссмана.

Допустим, Кочар был недоволен переводом Тадеосян. Потому и решил, что нужен другой перевочик.

Но тогда непонятно, когда и почему возникло недовольство. За три года перевод Тадеосян опубликован четырежды. Следовательно, претензий не было до четвертой публикации.

Недовольство Кочара переводом Тадеосян – не причина. Если вообще было.

Допустим, было. Возникло, предположим, лишь на исходе 1950-х годов. Неважно, по какой причине. И тогда за дело принялась Таронян. Если верить Липкину, ей заказан был не подстрочник, но именно перевод. Сначала первого том, затем второго.

Тогда еще более странен итог. При сопоставлении липкинской версии с библиографией получается, что Кочар терпеливо ждал полтора года, пока Таронян работу не закончила. Ни разу не заглянул в рукопись своей переводчицы. Ознакомившись же с переводом обоих томов сразу, решил, что это подстрочник, не более. Психологически – неубедительно. А экономически, так вовсе нелепость.

Кочар, во-первых, не сам оплачивал работу переводчиков. Допустимо, что имел возможность их выбирать, но заказчик – директор издательства. Он подписывал договоры. И ответственность – его. Поэтому не объяснить никак, зачем понадобилось издателю оплачивать новый перевод уже неоднократно изданного первого тома. Инициативы подобного рода официально именовались «нарушениями финансовой дисциплины». Что считалось «уголовно наказуемым деянием».

Во-вторых, необъяснимо, зачем понадобилось республиканскому СП выписывать из Москвы классика советской литературы, оплачивать его двухмесячное пребывание в Армении, когда первый том романа уже переведен, издан неоднократно, значит, апробирован, и переводчица вполне способна подготовить к изданию второй.

Каким бы ни был влиятельным Кочар, ему такую прихоть не разрешили бы реализовать. Слишком дорого, а потому опасно.

Наконец, остается необъяснимым, в силу каких причин было решено наказать Тадеосян. Ее лишили гонораров за новые публикации романа. А ведь основной источник доходов советских переводчиков – именно переиздания.

Мало того, обращение к Таронян стало ударом по репутации Тадеосян. Отказом переводчицу демонстративно оскорбили. В Армении такое отнюдь не принято.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное