Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

С 1943 года ЕАК – по предложению Эйнштейна – занимался и документированием холокоста, для чего была создана специальная Литературная комиссия. Туда присылали сохранившиеся дневники убитых, записи рассказов очевидцев. Кроме документальных материалов в издание вошли очерки советских литераторов. «Черная книга» – объемом более пятидесяти печатных листов – результат этой работы. Один из немногих срочно напечатанных экземпляров передан советским представителям в Нюрнбергский трибунал.

В 1946 году «Черная книга» опубликована в США. Но к тому времени в СССР значительно изменилась политическая ситуация. В сталинские планы больше не входило продолжение деятельности ЕАК. Формально организация существовала, но ликвидация уже планировалась.

В 1947 году подготовка издания «Черной книги» прекращена. Год спустя рассыпан готовый типографский набор. ЕАК распущен, деятельность его признали националистической, значит, антисоветской. Начались и аресты[322].

Это выглядело вполне закономерным итогом – на фоне активизировавшейся кампании «борьбы с безродными космополитами». Она сопровождалась, как известно, массовыми увольнениями евреев с работы – под различными предлогами.

Сам термин «безродные космополиты» воспринимался как синоним понятия «евреи». Для этого не требовалось официального указания. Хватало и газетных статей, где перечислялись фамилии разоблаченных «антипатриотов». Почти сплошь – еврейские[323].

В такой ситуации проявления бытового антисемитизма стали обыденностью. Популяризовалась и анонимная эпиграмма:

Чтоб не прослыть антисемитом,
Зови жида космополитом[324]

.

Но Эренбург и Гроссман находились под сталинским покровительством. Эффективные инструменты.

Примечательно, что в ситуации «разоблачения безродных космополитов», т. е. почти открытого преследования евреев, актуальным стал вопрос о псевдонимах. Разумеется, в случаях, когда настоящие фамилии либо имена были еврейскими.

В таких случаях авторы газетных и журнальных статей обычно сообщали еврейское имя либо фамилию, указывавшую на этническое происхождение «разоблаченного». Дополнительные сведения подобного рода приводились обычно в скобках. При использовании такого приема у читателей уже не оставалось сомнений[325].

Конечно, прием не был новым. Задолго до возникновения советского государства использовался в антисемитской периодике. В советскую же эпоху стал неактуален – с учетом декларировавшегося принципа интернационализма и законодательно предусмотренной уголовной ответственности за «разжигание национальной розни».

Но, актуализовавшись, публицистическая технология вновь утратила актуальность, когда Сталин распорядился прекратить кампанию «борьбы с безродными космополитами». Точнее, признал излишними несанкционированные проявления антисемитизма[326].

Рецидивы случались. Например, 27 февраля 1951 года «Комсомольская правда» опубликовала статью Бубеннова «Нужны ли нам сейчас литературные псевдонимы?»[327].

Сталинскую премию 1948 года он получил за первую часть романа «Белая береза». Даже по мнению современников, литературные достоинства этого пространного сочинения были сомнительны. По меньшей мере. Зато тему и пафос агитпроповские функционеры признали весьма актуальными: «руководящая роль партии» в Великой Отечественной войне и, конечно, всенародная любовь к Сталину.

Выступление лауреата, понятно, санкционировали агитпроповские функционеры. Объектом было руководство ССП, а предлогом, что сам собою подразумевался, уклонение от борьбы с «космополитами», все еще «скрывавшимися» за русскими фамилиями.

Автор настаивал, что советскому писателю, в отличие от досоветского, не нужно свою фамилию скрывать. Прятаться не от кого. Разумеется, привел и список псевдонимов, тут же указав настоящие фамилии. Среди них – еврейские.

Намеком Бубеннов не ограничился. Подчеркнул, что ранее «псевдонимами были вынуждены пользоваться представители угнетенных национальностей, которые нередко могли выступать только на русском языке и поэтому брали для себя русские имена и фамилии».

Современникам смысл пассажа был ясен. Ну а Бубеннов утверждал, что угнетенных более нет, причина же, заставляющая скрывать настоящие фамилии, другая: «Не секрет, что псевдонимами очень охотно пользовались космополиты в литературе. Не секрет, что и сейчас для отдельных окололитературных типов и халтурщиков псевдонимы служат средством маскировки и помогают им заниматься всевозможными злоупотреблениями и махинациями в печати».

Эскапада «Комсомольской правды» была явно провокативной. Но в спор вступил пятикратный сталинский лауреат, один из самых популярных советских поэтов военной поры, главный редактор «Литературной газеты» К. М. Симонов. 6 марта опубликована его статья «Об одной заметке»[328].