Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

По словам мемуариста, он не верил в удачу друга. И, как водится, «случилось неминуемое: роман (он сначала назывался “Сталинград”) был отвергнут “Новым миром” – редактором Симоновым и его заместителем Кривицким. Больше года они молчали. Гроссман нервничал, серьезная, столь важная для него работа будто в пропасть канула. И вот наконец ответ: печатать не будем, нельзя».

В действительности не случилось то, что Липкин характеризовал как «неминуемое». Согласно гроссмановскому дневнику, 2 августа 1949 года два экземпляра рукописи переданы в редакцию, читали их главный редактор и его заместитель. 11 сентября «Симонов позвонил по телефону из Сухуми и сообщил, что прочел рукопись: “Мне очень нравится, есть пожелания по отдельным местам и линиям”. Обещал, что по приезде в Москву 15-ого сент. тотчас встретимся».

15 сентября позвонил и Кривицкий. Он сказал, «что его мнение совпадает с мнением Симонова: “Наши требования минимальны”. “Мое отношение более восторженное, чем у Си[моно]ва”».

Значит, история про то, как «больше года они молчали» и «печатать не будем» – вымысел. В действительности редактор и его заместитель прочли весьма объемистую рукопись менее чем за полтора месяца и дали принципиальное согласие на публикацию.

Характерно, что отметил это и Бочаров. По словам исследователя, дневниковые записи «как ни прискорбно это говорить, опровергают версию об отношении Симонова и Твардовского к рукописи романа, изложенную в прекрасных воспоминаниях С. Липкина (роман был якобы отвергнут Симоновым, а Твардовский “душевно и торжественно поздравлял Гроссмана”), к которым я еще не раз буду с благодарностью обращаться. Впрочем, там есть и другие, преимущественно хронологические неточности».

С 20 сентября начались обсуждения рукописи на редакционной коллегии. Замечаний было немало, однако Симонов на своем настоял. После редактуры надлежало печатать роман с январского номера 1950 года.

Оставалось, правда, еще одно препятствие. Рукопись после редактуры должна была пройти контроль специалистов Генерального штаба. Это вполне объяснимо: после новой правки обязательно повторное рассмотрение цензорами.

Липкин же описывал иную ситуацию. По его словам, «не успел Симонов вернуть роман автору, как сменилась редколлегия журнала…».

Это опять, мягко говоря, «неточность». В действительности не было такого намерения – «вернуть роман автору». И не «сменилась редколлегия». Другое произошло. 17 февраля Гроссман записал в дневнике: «Симонов, Кривицкий уходят из“ Нового мира”. Редактором назначен Твардовский».

Запись подчеркнута двумя красными линиями, словно автор указывал окончание первого этапа «прохождения рукописи». Но, похоже, это позже сделано. Тогда опасность не прогнозировалась. Бывший главред, что называется, «на повышение ушел», не конфликтуя с новым, чей ближайший помощник – А. К. Тарасенков – не слыл интриганом.

Липкин, однако, сообщил, что лишь после ухода Симонова и Кривицкого появились у Гроссмана сторонники в редколлегии. Это новый редактор и его заместитель: «Первым прочел роман Тарасенков – и пришел в восторг, поздно ночью позвонил Гроссману. Потом прочел Твардовский – и разделил мнение своего заместителя. Оба приехали к Гроссману на Беговую. Твардовский душевно и торжественно поздравлял Гроссмана, были поцелуи и хмельные слезы. Роман было решено печатать».

В действительности не было «поцелуев и хмельных слез». Новый главред не спешил читать роман – даже и после ряда напоминаний автора.

С Гроссманом он встретился 22 февраля, а рукопись, уже прошедшую редактуру при Симонове, обещал прочесть в начале марта. И тут же передал ее введенному в редколлегию «Нового мира» Бубеннову. Того поддерживали агитпроповские функционеры: не прекращалась борьба с руководством ССП.

Вскоре началась редакционная интрига. Гроссману уже было понятно, что роман не попадет и в апрельский номер. Да и в летние – вряд ли.

12 марта состоялось заседание редколлегии «Нового мира». Принято решение всем читать роман заново. Ну а Твардовский все еще не прочел рукопись.

Гроссман собрался лично побеседовать с главным редактором. 15 марта записал в дневнике: «Встреча с Твардовским. Твардовский заявил мне, что печатать может только военные главы, против остального резко и грубо возражал».

Решение понятное. «Военные главы» уже публиковались, хотя бы и частично, тогда как «остальное» не проходило цензурные инстанции. Не апробировано. И среди героев романа – евреи. Отвечать же за все не Симонову, а Твардовскому.

Ситуация прояснилась. Гроссман, по его словам, Твардовскому «ответил, что это фактический отказпечатать меня, т. к. предложения его оскорбительны, неверны, совершенно неприемлемы. Он предложил, чтобы прочла вся редколлегия, я ответил, что решение ясно из того, что сказал он, главный редактор. На мой вопрос о мнении Бубеннова ответил: резко отрицательное».

Бубеннов тогда заканчивал вторую часть романа «Белая береза», и не нужен был ему конкурент в гроссмановском статусе. Кстати, вряд ли Твардовский о том не догадывался.