Василий Шукшин. Земной праведник

Он знал, что я обожала балет – поэтому так и написал. И, конечно, я не стала обнародовать это горькое и запальчивое шукшинское слово. Причем тут балерины – не в балете дело. Мешал ему, что ли балет? А дело было, по всей видимости, в том, что этот сценарий концептуально не устраивал ни руководство студии, ни Госкино. В 70-е годы власти уже не нужен был никакой радикализм, тем более революционный. Жизнь устоялась, сформировался общественный слой управленцев, уже не задававшихся целью построения коммунизма, более того, считавших его утопией. В обществе все больше распространялся прагматизм, групповые интересы вступали в противоречие с народными потребностями. Властям предержащим хотелось сберечь свои преимущества и уйти от вопросов об источниках благосостояния и о законности привилегий. Но жесткого антагонизма в обществе не было: «верхи» жили сами и жить давали другим – сегодня эти времена вспоминаются большинству с ностальгической грустью. Однако именно тогда в народном сознании произошел сдвиг. Этого следовало ожидать: жизнь не стоит на месте, характер народа меняется в зависимости от общественных процессов. В ХХ веке с его широким информативным полем, с его социальной диффузией, народ очень быстро разглядел прагматическое, утилитарное отношение «верхов» к жизни, и началась «смена вех» – люди уверовали в абсолютную силу материальных ценностей. Этот процесс по-настоящему оскорблял Шукшина. Он понимал, что достойно ответить на вызовы времени нация может, только опираясь на собственную самобытность, на глубокое знание и понимание своей истории, укрепляя и развивая те высокие нравственные качества, которые определили историческую роль русского народа в спасении мировой цивилизации от нашествия новых варваров ХХ века.

Обратившись к теме народного восстания под предводительством Степана Разина, Шукшин стремился показать значимость революции для народной судьбы. Но идейно-политической системе, сложившейся в стране к началу 70-х годов, революция была не нужна, а такой Разин, которого изобразил Шукшин, просто не проходил по бытовавшей шкале нравственных ценностей, где на верхней точке утвердились объективизм и гуманизм.

В общем, с давней мечтой на ближайшие годы было покончено. Шукшин мужественно переживал это. На многочисленные соболезнования отвечал: будущее фильма пока под вопросом – у кинематографического руководства есть сомнения в правильности решения образа Степана Разина; а так как постановка фильма стоит серьезных денег, значит, и вопрос стоит серьезно. Он не собирался сдаваться. Его «утешали», как могли. Что же делать – не судьба. С самого начала не заладилось с этой работой. В августе 1970 года, когда замаячила перспектива запуска фильма, Шукшин с оператором Заболоцким и маленькой группой помощников поехали на Волгу выбирать «натуру», добрались до Астрахани и попали… на месяц в карантин: на юге страны возникла опасность холеры. Работа была сорвана. Не повезло! Потом ему говорили: ну, зачем эта головная боль – огромная, четырехсерийная постановочная картина, сотни исполнителей, тысячи статистов, бессчетное множество костюмов, реквизита, оружия. А еще надо строить разинские струги по старинным чертежам и рисункам. Не лучше ли выбрать другую тему?

Руководство студии просило поменять свои планы. Шукшину очень хотелось сохранить группу, набранную для постановки фильма о Степане Разине. И скоро на его студийных дверях появилась табличка «Печки-лавочки». Сценарий был спешно утвержден и опубликован в журнале «Искусство кино». Вышло так, что я сама и отвезла его в редакцию. Сохранилась еще одна записка:

«Лариса! Это – для прочтения, поэтому не первый экземпляр (первого просто физически нет). Если ОНИ согласятся – по прочтении – печатать его, то Вы должны будете опять взять сценарий у НИХ, с тем, чтобы я его ВЫПРАВИЛ и перепечатал. Во-от. С уважением В. Шукшин».

Записка как записка. Только бросилось в глаза это безличное ОНИ – крупными буквами. Так говорят о посторонних, с этаким нажимом – ОНИ, У НИХ. Это самое ОНИ мелькало у него, когда речь шла о чиновниках Госкино, о критиках, о журналистах. Многих, с кем сводила жизнь и от кого приходилось зависеть, он ощущал как посторонних. И в той же записке, опять-таки крупно значилось: ВЫПРАВИТЬ. Как будто неким образом связаны были между собой эти слова. Ну, конечно, если вмешаются ОНИ, значит, придется что-то ВЫПРАВИТЬ. И это самое «во-от» в конце – точно невольный вздох. Вроде бы сухая, деловитая, но на самом деле очень эмоциональная записка…