Василий Шукшин. Земной праведник

Так он и сказал, давая интервью корреспонденту болгарской газеты «Народная культура» Станеву: «Шолохов во мне все перевернул. Он внушил – нет, не словами, а собственным примером, своим присутствием и в Вешенской, и в большой литературе, – что не нужно спешить, гнаться за рекордами в искусстве; что надо искать тишины и спокойствия, чтобы глубоко обдумывать судьбы народные. Будничная суета, стремление схватить и удержать преходящее мгновение сбили меня с толку, запутали. Я не имел никакого представления о жизни Шолохова в Вешенской. Он открылся мне в реальном, земном свете, как труженик в литературе. И еще раз я убедился, что в своей жизни занимаюсь несвойственным для себя делом, распыляюсь, растрачиваю силы – сразу, во многих направлениях. Сейчас необходимо подумать о коренном переустройстве своей жизни. Кое с чем придется распрощаться – с кино, с театром, актерством, а может быть, и с московской квартирой…

Именно после встречи с Шолоховым в его доме, я сам твердо решил: вернусь в Сростки…»

Это поразило корреспондента так, что он воскликнул:

– Василий Макарович! Ведь вам будет нелегко, если вы и вправду уедете в Сростки…

Да, конечно, очень было бы нелегко – и детей не послал бы, наверное, в Сросткинскую школу, и жена не стала бы работать руководителем драмкружка в местном Доме культуры – жить-то пришлось бы на два дома, отстоящих за тысячи километров. Но Шукшин в это даже не вдавался – он стоял перед принципиальным выбором: «Писатель, я в этом убежден, может существовать, двигаться вперед только благодаря силе тех жизненных соков, которыми питает его народная среда, само бытие народное».

Выбор был сделан в пользу Сросток; но сначала он должен был осуществить мечту всей своей жизни – делать свою выстраданную картину о Степане Разине.

Шукшин намеревался работать над фильмом очень интенсивно, не то, что два года назад, когда он думал, что запряжется года на четыре. Он уже тогда писал матери: «Мама, одна просьба: пока меня нет, не придумывайте ничего с домом, т. е. не продавайте (твой я имею в виду). Приеду, подумаем, как быть. У меня в мыслях-то – в дальнейшем – больше дома жить, а дом мне этот нравится. Вот после этой большой картины подумываю с кино связываться пореже, совсем редко, а лучше писать и жить дома. Тянуть эти три воза уже как-то не под силу становится. И вот мечтаю жить и работать с удовольствием на своей родине. Здесь все идет своим чередом. Ребятишки растут, квартиру, наверное, дадут хорошую. Сплю и вижу, как мы с тобою вместе живем. Так что пока повремени с домом. Я понимаю, что трудно, родная моя, но вот приеду – подумаем, как облегчить положение. Мне обидно, что ты деньгами мало пользуешься в свое облегчение. Я их зарабатываю, а радости они, вроде, никому не приносят…»

Съемки фильма «Они сражались за Родину» приближались к концу. В самом конце августа Шукшин на три дня вырвался в Москву, проводил в первый класс дочку Машу.

Жить ему оставалось ровно месяц. Он провел его на съемках.

На исходе сентября, сидя в гримерной, Шукшин опустил булавку в баночку с красным гримом и начал что-то вычерчивать на обратной стороне сигаретной пачки. «Что это ты рисуешь?» – спросил Бурков. «Да вот, видишь, – показал Шукшин. – Горы, небо, дождь… в общем, похороны». Бурков выругал его и отнял пачку.