Василий Шукшин. Земной праведник

Когда же начинается бой, он преображается в комок ненависти к врагу: «Бей его, пока он руки не успел поднять! Бей его с лету! Мне немец на моей земле не пленный нужен, мне от тут нужен мертвый… Да я по колена, по горло забреду в его поганую кровь!..» – вырывается из пересохшего, перехваченного сердечной болью горла. Удивительно, но этот нервный, резонирующий от каждого неосторожно брошено солдатского слова Лопахин, становится абсолютно неуязвимым в бою – ни тени страха, ни минуты растерянности – весь он точно сгусток ярости.

Незабываем момент, когда Лопахин ловит в прицел бронебойным ружьем пикирующий вражеский самолет: глаза так прищурены, что остались только морщинки веером, а на темном от загара и копоти лице сверкают оскаленные зубы, и, кажется, даже слышно, как они скрипят. Когда же подбитый самолет с грохотом врезается в пригорок, это нечеловеческое напряжение разрешается торжествующим: «Ага, долетался!» – и совсем уже спокойным, разве только чуть резковатым: «Вот так надо их бить!». Будет еще и простосердечный и вместе с тем, нервный смех в ответ на предположение командира взвода об ожидаемой за этот меткий выстрел награде: «Что ж, я не против». И хотя эпизоды эти решены в фильме преимущественно режиссерскими средствами – с помощью монтажа общих и крупных планов, Лопахин безусловно остается средоточием зрительского интереса и внимания.

Фильм «Они сражались за Родину» снимался к 30-летию Великой Победы. Вторая мировая война стала историей. Известен был ее ход и результат. Новые поколения вошли в жизнь – им в первую очередь надо было поведать о подвиге русского солдата. И Шукшин сделал святое дело, прикоснувшись к этой теме. В памяти миллионов людей – а в ту пору зрительский счет шел на миллионы – остался бронебойщик Лопахин, солдат Великой Отечественной войны – храбрый и ранимый, жесткий и нежный, суровый и подчас смешной – человечнейший человек. Шукшин создал образ большой выразительности и глубины, показав своего современника, самобытного и в то же время типичного: в нем запечатлелись те грани народного характера, которые особенно интересны и дороги всякому настоящему художнику, певцу русской души. Тут Шолохов и Шукшин совпали совершенно.

Несомненно, Лопахин – самое замечательное актерское деяние Шукшина. Эта роль по праву поставила его рядом с крупнейшими мастерами перевоплощения, чародеями экрана и сцены. Жизненность и убедительность героя, народность его характера, конечно, пришлась по душе зрителям. Журнал «Советский экран», подводя итоги 1975 года, согласно оценкам зрителей назвал Лопахина лучшей ролью. Но для широких масс по прошествии времени главным событием в творческой жизни Шукшина остался снятый годом раньше фильм «Калина красная», а главным его детищем стал бедовый мужик Егор Прокудин. Оно и понятно: в этом авторском фильме соединились все творческие ипостаси Шукшина, а кроме того, полюбившееся всем произведение оказалось последним словом художника, его нравственным заветом миру.

Глава седьмая Калина вызрела

Такого зрительского успеха не знал ни один фильм Шукшина. «Калина красная» стала вершиной, к которой он шел всю свою творческую жизнь. Наконец-то он сполна овладел искусством кинорежиссуры и сделал картину, которая стала серьезным явлением национальной культуры. Двадцать лет прошло с тех пор, как молодой человек на пороге ВГИКа сказал себе: я буду кинорежиссером. И вот он стал им всерьез, по-настоящему. Как ни хороша была картина «Печки-лавочки», а не было в ней цельности, стилистической чистоты, стройности мысли. Он еще оглядывался на модную в ту пору эстетику «поэтического кино» – отсюда и «бредовые» сны, на съемки и монтаж которых было потрачено столько времени. Строгому, чистому реализму Шукшина эта оглядка только мешала, и он избавился от нее. Все свои режиссерские уменья и «хотенья» художник подчинил одной очень важной мысли, ради которой и был задуман фильм; сам он так ее выразил: «Доброе в человеке никогда не погибает до конца». Иными словами: за человека надо побороться – «всегда что-то еще можно – и значит, нужно – сделать». Абсолютная ясность этой мысли потребовала и ясной, прозрачной формы. И каждому зрителю стало понятно: Шукшин – выразитель той реалистической традиции, которая сближает кино с русской классической литературой.

Как в русской классической литературе, содержанием произведения тут становится судьба человека, в личности которого отражается век. Этим и сильна последняя картина Шукшина, этим вознесена на уровень настоящего искусства. И сколько бы не находили в ней «досадных просчетов», все равно по-настоящему захватывает и глубоко впечатляет серьезность поставленной задачи и смелость ее решения. Ключ к этому решению – способность показать человека с той мерой тонкости и подробности, что и литература, и с тем «эффектом присутствия», который доступен только кинематографу.