Вассал и господин

От этого на душе становится чуть веселее.

– Ну, вставайте, братец, скоро уж епископ проповедь праздничную начнет, а мы еще и завтракать не садились. – Он ее еще раз попытался поймать, да она увернулась, ушла, дверью хлопнув, пред тем крикнув: – Вставайте, братец!

Волков выбрал свою лучшую одежду. Ёгана, разумеется, ему очень не хватало. Поверх колета надел цепь серебряную, что подарил ему герцог. Шосы, панталоны, перчатки, берет, перстень, туфли – все самое лучшее, что у него было. Тем не менее среди господ, что выходили из дома графа пешком, так как храм был неподалеку, кавалер вид имел самый небогатый. И колет, некогда роскошный и шитый серебром, уже потерял свой блеск, потерся. И шосы выцвели и были не так ярки, как прежде, и бархат на берете, и перо уже не так хороши оказались. Да и цепь была бедна, большинство господ предпочли золото. Даже его драгоценный меч, и тот выглядел уже недостаточно хорошо на фоне дорогого и замысловатого оружия, что носили при себе господа. Единственная вещь, что была у него не хуже, чем у других, так это перстень, которым его пытались отправить на тот свет в Хоккенхайме.

А вот Брунхильда вовсе не выглядела небогатой. Она казалась скорее чопорной и набожной в своем темно-зеленом платье недорогого, но крепкого сукна, украшенном самыми дорогими кружевами. На голове ее красовался замысловатый убор из дорогого шелкового шарфа. И был он так искусно и затейливо свернут, что люди и понять по нему не могли, девица она или замужняя госпожа. А в руках у нее опять были Писание и четки.

Ну, раз других сокровищ у Волкова не было, он довольствовался тем сокровищем, что шло с ним под руку. Не хотел он в первые ряды садиться, их самые знатные люди занимали, собирался подальше сесть, но граф позвал их в первый ряд. И Волков подумал, что это из-за Брунхилды, которую фон Мален усадил рядом с собой. А вот сам Волков разместился по левую руку от соседа своего, барона фон Фезенклевер, с которым он раскланялся по-соседски.

Тут и епископ появился, не пошел сразу к алтарю, хотя служки уже для того всё подготовили, а направился к пастве, к графу. Тот становился на колено, брал руку святого отца, целовал ее. И тут епископ увидал Брунхильду, спросил ее ласково, подавая руку для поцелуя и ей:

– А вас я не знаю. Кто вы, чистое дитя?

Девушка сразу присела низко, руки пастырю целовала, говорила:

– Девица Фолькоф, сестра кавалера Фолькофа, господина Эшбахта.

Она указала епископу на Волкова.

– Ах, и вы тут, – обрадовался епископ, заметив его. – А вы мне нужны, обещали, что будете у меня, а сами не идете.

– Простите, святой отец, – Волков низко склонился, – дела не отпускают.

– Ну, ничего, – епископ положил руку ему на голову, что-то прошептал, – после проповеди не уходите, не поговорив со мной.

– Да, святой отец.

Больше епископ ни с кем не говорил, церковь уже заполнилась людьми, все было готово, и он приступил к делу.

Речь его и вправду оказалась интересна и не слишком длинна. Многие, особенно женщины, плакали над несладкой участью Петра и Павла. А когда все закончилось, хоры допели последнюю осанну, и люди, утирая слезы, стали расходиться, к Волкову подошел служка и сказал, что епископ желает видеть его у себя за амвоном. Никогда кавалер не заходил туда, куда простым смертным вход заказан. Там, в ризнице, служки разоблачали епископа от дорогих одежд, сам он сидел на лавочке и, увидав Волкова, показал на стол, где стоял красивый ларь, и сказал:

– Тот ларец для вас.

– Для меня? – удивился кавалер.

– Нет, не для вас лично, но предназначается вам, – ответил епископ. – Берите его. Посмотрите, что там.

Кавалер открыл ларец. Тот доверху был заполнен серебром. Волков непонимающе уставился на старого попа, ища у того объяснений.

– Ступайте, все, – велел епископ служкам, и те тут же покинули ризницу, сам он уже был в простой одежде. Встал с лавки и подошел к кавалеру. – То не вам, то на ваш храм. На деньги эти постройте у себя в Эшбахте храм. – Блеклые старческие глаза пристально смотрели на Волкова, епископ устал после службы, но старался быть бодрым. Он продолжал: – Я кое-что узнал про вас.

Волков молчал, ему, конечно, было интересно, что скажет старик, но торопить епископа он не собирался.

– Вы простолюдин, – продолжал поп. Это звучало как укор, ну, так Волкову показалось. И он продолжал молчать. – Да, простолюдин. Так же, как и я. Я помню, сколь нелегко мне было добиться моего сана, думаю, что и вам пришлось постараться, чтобы достичь ваших высот. Я про ваши подвиги наслышан, поэтому мы, простолюдины, должны помогать друг другу. Здесь, – он постучал по ларцу, – четыреста талеров, или чуть меньше, я не знаю, на небольшую церквушку хватит с лихвой.

– Спасибо, монсеньер. – Волков хотел взять его руку и поцеловать, но епископ не дал.

– Бросьте, это лишнее, то на людях надобно делать, а тут нет нужды.

– Еще раз спасибо.

– Не благодарите, пусть они пойдут на доброе дело, иначе папский легат отправит их к Святому Престолу или их украдут после моей смерти мои помощники.