Ни рыцари с соседних земель, ни обеды, ни балы кавалера не интересовали. Уж балы-то точно не интересовали, он еще тот был танцор со своей ногой. Но вот от того, как Брунхильда легла на кровать так, что видно все ноги, не прикрытые юбками, он взгляда оторвать не мог.
– Хотела просить вас, чтобы взяли меня на турнир, – говорила девушка. – Может, один только раз мне удастся на балу побывать.
– А чего это ты заголилась? – спросил он, подходя к кровати. – Вчера шипела на меня, как змея, братцем называла, а тут вон, всю красоту на свет выложила? Уже не стесняешься перед братцем?
– Так поедем мы к графу на турнир? – словно и не слышала она вопроса.
– Ладно, поедем, – согласился он, влезая к ней на кровать. – Снимай платье.
– Подождите, – вдруг говорит Брунхильда, да еще и юбки одергивая, пряча ноги. – Подождите. Ежели мы на бал едем, то мне два платья нужно с собой. И платья хорошие.
– Два платья? – Волков поморщился.
– Балы будут два дня, – объясняет девица.
– А если балы три дня продлятся, так тебе три платья понадобятся?
– А как же, но граф сказал, что два дня балы будут идти. Мне на платья четыре талера надобно, а еще на шарфы и туфли четыре, на перчатки талер.
– На перчатки талер?
– Они шелковые!
– Ладно, дам, – сдался Волков и попытался задрать ей юбки. Черт с ними, с этими талерами, лишь бы она… лишь бы обняла его крепко. И ногами своими крепкими и длинными обхватила.
– Стойте, стойте! – Не дала она задрать себе юбку. – Подождите.
– Ну! – Он уже начинал злиться.
– Танцев я не знаю, но в городе учитель есть, я уже узнала. За неделю выучусь у него.
– Одну тебя тут не оставлю, – отрезал Волков. – То не прилично, не должна девица из хорошей семьи одна жить. А ты вроде теперь из моей фамилии.
– Ну, монаха со мной оставьте, мне нужно, господин мой! – Она стала гладить его по щеке и целовать в губы, едва-едва касаясь их. – Господин мой, как же мне на бал идти, если я танцев не знаю.
Нет, следовало ее в Эшбахт отправить. И трат бы не было ему, и волнений. Но как? Как отказать ей? То невозможно было. Кто бы смог отказать такой женщине, из которой юность, любовь и нега фонтанами бьет, заливая все вокруг сладостью жизни? От запаха которой, если рядом сидит, голова кружится.
– Ладно, – наконец сказал он.
И получил то, чего ждал. Девушка обняла его так крепко, так сладко поцеловала, что не жалел он уже о тех деньгах, что тратил на нее, и не думал о них даже.
– Снять платье? – спросила она, отрываясь от губ его.
– Все снимай, – ответил он, не отводя взгляда от ее прекрасного лица.
Не было никого на этом свете, кому доверял Волков бы больше, чем брату Ипполиту. Волков не знал другого человека, которого любили и уважали все остальные люди. К которому шли и за светом, и за утешением, и за лечением. Солдаты и местные бабы с орущими детьми с утра заходили к нему в пустующий овин, который он использовал и как спальню, и как келью для приема больных. И никому он никогда не отказывал. Казалось, что брат Ипполит вообще не умел отказывать. Простодушное лицо молодого человека не отражало больших знаний и пытливого ума, зато говорило всем, что человек сей добр до святости и терпелив без меры.
– Не смей дразнить его, – говорил Волков со всей серьезностью в голосе.
– Да разве я дразнила когда? Никого не дразнила! – врала Брунхильда.
– Не ври мне, сам видел, как ты из озорства перед ним подол до колен задирала, чтобы его смущать.
– Так то когда было, – тут же выкрутилась девушка. – Уж я не такая больше.
Вилков погрозил ей пальцем и позвал:
– Монах.
– Да, господин, – брат Ипполит тут же подошел к нему.
– Деньги ей не давай. – Он протянул монаху один золотой. У Брунхильды от такой несправедливости округлились глаза. Но кавалер и не глянул на нее, продолжал разговаривать с монахом: – Купишь ей два платья, два шарфа и одни туфли, больше ничего.
Девушка молчала, но по виду ее уже было ясно, что из монаха она вытрясет столько денег, сколько ей потребуется. А вовсе не столько, сколько господин велит.
– Снимешь комнату на неделю, да не в трактире, сам при ней будь. Она к учителю танцев станет ходить, так ты с ней. – Монах понимающе кивал. – Раньше я к ней не лез, сама была себе хозяйской, а здесь она под моей фамилией ходит. Смотри, чтобы не опозорила она меня. – Девица фыркнула и закатила глаза, так и говоря без слов: «Господи, да что он несет?» – За мерином и телегой следи, смотри, чтобы не украли. Через неделю отвези ее в Эшбахт, я, может, ко времени тому уже вернусь туда сам.
– Все исполню, господин, – отвечал монах. – Да хранит вас Господь в пути.
– Дозвольте хоть поцеловать вас, братец, – сказала Брунхильда.
Они расцеловались чинно, совсем не так, как целовались недавно, скромно. И Максимилиан придержал Волкову стремя, помогая сесть на коня.