Вассал и господин

Игнатий карету остановил в двадцати шагах от входа в ратушу. Ближе не подъехать. Все менялы, даже те, что обедали, повыскакивали, к карете подходили, наперебой услуги свои предлагали. Но Агнес поняла, что так ей неудобно дело делать, и, отогнав их от кареты, сама к ним вышла. Выбрала того, что шумел больше всех. Меняла был крупен, толст и голосист. В шубе новой и большом берете. Остальные разочарованно вернулись к своим обедам и разговорам.

– Госпожа, дам вам цену лучшую, – обещал большой меняла, вытирая лицо платком и жестом приглашая к своей банке.

– И сколько дашь? – спросила Агнес, говоря ему «ты» умышленно, чтобы знал, что не ровня он ей. И при этом достала из кошеля все тот же гульден и покрутила у него его перед носом.

А меняла свое дело знал, прищурился, глядя на золото, и сказал:

– Дозвольте в руку взять, вес понять, тогда скажу.

Нет, не так она все себе думала, но делать нечего, дала ему монету в руку. А сама пальцами у него пред глазами провела, плавно слева направо, словно муху отогнала.

Они шли к его банке, а меняла монету на ладони взвешивал и говорил:

– Шестнадцать талеров земли Ребенрее и еще двадцать крейцеров серебром дам за ваш гульден.

Она тут же гульден из руки у него выхватила проворно и обиженно сказала:

– Обмануть желаешь? Тридцать крейцеров давай.

И снова ручкой машет, словно муху отгоняет. Прямо перед носом у него.

– Будь по-вашему, – сразу согласился меняла, моргая и щурясь, словно в глаза песок ему попал.

– Отсчитывай, – повелевает Агнес, а монету все перед ним вертит, чтобы он ее видел.

Меняла быстро деньги достал, в одно мгновение, даже не глядя на них, отсчитал сколько нужно, пальцами их зная, и протянул серебро Агнес. Дева деньги сгребла, не считая, бросила их в кошель, а гульден протянула к ладони менялы. Да только не положила в руку, лишь коснулась золотом ладони и тут же отняла монету. И сразу принялась выговаривать ему высокомерно:

– Думаю, обманул ты меня, но то пусть на совести твоей будет.

– Госпожа, – возмутился тот, – как же обманул, цену дал я вам отличную!

Она повернулась и пошла, его не слушая больше, а он следом пошел и все говорил и говорил:

– Отличную цену дал, никто другой вам такой цены не даст. Гульден ваш не нов, от прежнего веса не все осталось. А я не поскупился. Не считайте меня мошенником. Поглядите, золото ваше стерлось от старости…

И тут он ладонь свою поднял, чтобы убедиться в словах своих, чтобы еще раз посмотреть монету… А монеты в руке и нет! Глаза его непонимающие круглы стали от удивления. Ничего он не понимает. Идет, губами шевелит, словно считает он что-то. Шепчет о чем-то.

Агнес идет к карете, его не слушает. Шаг ускорила. А он следом удивленный спешит:

– Позвольте, молодая госпожа, а где же деньги ваши?

А она молчит, лица к нему не поворачивает, к карете спешит, уже немного осталось. Игнатий с козел спрыгнул, дверь ей распахивает и ждет, а меняла тут и заорал, указывая на Агнес перстом:

– Так то наваждение! То обман! Ведьмин промысел! Так вы ведьма!

Уж в этом городе люди про ведьм наслышаны были, уж в Хоккенхайме про ведьм знали. И меняла тоже знал. Поэтому орал он так, что все, кто на площади были, разговоры прекратили, к ним повернулись. И некоторые поближе подойти решились.

– Ведьма! – продолжал орать меняла, все еще тыча в ее сторону пальцем.

Агнес дышала тяжело, видела, как все смотрят на нее. По ногам девушки страх оковами пополз. Но она с духом собралась, лицо к нему повернула: а оно черно, как туча, и глаза на нем горят алым. И зашипела ему по-кошачьи в его круглю морду:

– Пшел, пес, не тронь меня. Прокляну – так язвами изойдешь.

И отшатнулся меняла огромный от девочки маленькой и хрупкой, отшатнулся, словно дьявола увидал. Но орать не перестал, еще громче закричал:

– Хватайте ее, ведьма это! Ведьма!

А до кареты ей пять шагов осталось. Уже видит она испуганные глаза служанки своей.

И тут один муж, что при оружии был, из-за кареты выходит и Агнес под локоть берет:

– А ну-ка, постойте, госпожа.

И тут Агнес растерялась. Подняла глаза на этого человека и замерла. То, видно, стражник был, и не из простых, а из офицеров. Голос у него строгий, глаз недобрый, и страха в нем нет. Держит ее локоть крепко. Так крепко, что у девушки ноги ослабли, так крепко, что перепугалась она. И вся та сила ее, которой Агнес кичилась, враз пропала.

– Кто вы такая? – спрашивает строгий муж. – Отвечайте немедля.

А сам оглядывает ее с головы до ног, думает, откуда она такая взялась. Да еще на карете, которую в городе все знали.

Не нашлась Агнес что сказать, стояла перепуганная так, что и не поняла, что дальше произошло. Шло все странно, словно замедленный сон она смотрела.

Не видела Агнес, как тесак кучера ее, Игнатия, распорол руку того господина, что держал ее. Как заорал стражник, заливая кровью городскую мостовую, и выпустил девушку. Не видела она, как Ута, служанка ее, схватила госпожу за руки, чуть не волоком втащила в карету и захлопнула дверцу. Не слышала она, как хлопнул бич, как засвистел Игнатий и как закричал он лошадям:

– А ну выручайте, квелые!