Вассал и господин

Толстяка Вальдсдорфа среди них не оказалось, были другие. Один был лицом спесив, уже стар и богат: сам в мехах, все пальцы в перстнях; другие моложе, но тоже заносчивы. Волкову они имена свои говорили скороговоркой, словно одолжение делали. А он учтив с ним был.

– Не желаете ли рыбы копченой? – спросил он прибывших господ.

– Не за тем мы здесь. – Старик пождал серые губы свои. – Хотим мы знать, отчего вы вздумали нашим людям препятствия чинить?

– Так не чиню я препятствий, коли они по своей стороне плоты свои гонять будут. А у себя я здесь рыбу ловлю для людишек своих. Какие же от меня препятствия, если я на своей реке, на своем берегу рыбу себе ловлю.

– Мы испокон веков тут плоты спускаем, – заговорил другой, тот, что с бородавкой на губе.

– Так что же, теперь по своему берегу сплавляйте, – невозмутимо сказал кавалер. – Я к вам не лезу, и вы сети мои не тревожьте. Так будет нам мир и любовь.

Говоря так, он уже знал, что теперь ему грозить будут. И оказался прав.

– Нет, никак мира не будет, если вы так бесчестно с нами поступаете, – заговорил третий с пафосом и угрозой в голосе.

– Помилуйте, в чем же бесчестье ваше, если я прошу на своей стороне реки, у своего берега сети мои не рушить? Неужто вы будете мне воспрещать рыбу ловить?

– Нет, не будем, но мы просим вас нам не досаждать, – сухо сказал старик, – и плотам нашим препятствий не чинить, быть соседом добрым, не то и до железа дойти может.

Тут Волков глаза на него поднял, смотрел холодно, но говорил смиренно:

– Не я разговор про железо затеял, но раз уж вы начали, то скажу вам, что я и людишки мои железа не боимся, всю жизнь при железе были. Коли угодно вам, так будем железом баловаться. Тогда буду я ваши плоты у реки ловить и себе брать, а ваших людей за выкуп отдавать. А если с войском придете, так поднимусь и удалюсь во Фридланд, к архиепископу. Он не выдаст. А когда ваше войско уйдет, так я опять к вам наведаюсь. И опять буду плоты ваши себе брать.

– Ах, так вы разбойник! – вскричал тот, что с бородавкой.

– Так какой же я разбойник, это вы меня на моей земле железом увещевать стали. Вы сюда со склокой пришли вместо соседской дружбы! Хотите людей моих последнего хлеба лишить. И чтобы склоку не длить, прошу вас полюбовно не рушить нашего соседства, дайте нам пропитание со скудной земли нашей, – четко выговаривал слова кавалер.

Он знал, что подходит решающая минута и сейчас заговорит старик.

– Что же вы хотите от нас? – спросил спесивый старик.

– Так, если любви между нами быть, то прошу я немногого: дайте людям моим пропитание, на хлеб и бобы только.

– Так говорите же, чего желаете?

– Лишнего не хочу от вас, – сказал Волков почти умоляюще, даже руки как при молитве сложил, – прошу только один талер с плота, что будет по моей воде проходить.

Говорил, а сам видел, как наливаются гневом праведным лица приплывших людей.

– Что? – вскричал один из них.

– Да вы, господин Эшбахт, разбойник! – крикнул тот, что был с бородавкой.

– Не будет такого, – сказал старик, но без злобы, скорее задумчиво.

– Никогда мы за то не платили и впредь платить не будем!

– Слыханное ли это дело?!

– Мы уходим! – Старик пошел к лодке.

Остальные двинулись за ним.

– Прощайте, господа, буду ждать вестей от вас! – со всем радушием, на которое был способен, крикнул им Волков.

Никто из господ даже не обернулся, не ответил ему.

И сержант Жанзуан, и все солдаты, слышавшие разговор, стояли ошарашенные, а Максимилиан спросил:

– Кавалер, неужто воевать будем?

– Отчего же воевать? – будто удивился Волков.

– Так господа эти пугали войной, злы ушли!

Волков поморщился и сказал с презрением:

– Будь то люди благородные, так, может, и пошли бы на войну из чести, а это купчишки, сволочь. Побежали считаться. Сейчас сядут считать, что дороже: платить или драться. Драться для них дороже выйдет, я с них немного прошу. Поэтому побегут жаловаться, а когда не поможет, будут торговаться, чтобы еще дешевле отделаться.

Говорил он это, усмехаясь, тем солдат и сержанта успокоил, а Максимилиана, кажется, огорчил, тому очень хоть какой-нибудь войны хотелось.

– Де не будет никакой войны, – уверенно заявил всем Сыч. – Поверьте мне, экселенц знает, что говорит, я с ним не первый год знаком.

– Что вы стали?! – Волков оглядел солдат, что собрались вокруг него. – Стройте лагерь, вы тут надолго. – И когда люди стали расходиться, кавалер тайно поманил Сыча пальцем, чтобы другие не видали. И когда они остались вдвоем, сказал ему тихо: – Купчишки больно заносчивы, злы ушли, ты ночью плыви на тот берег, посмотри, послушай, что делать собираются. Может, и вправду думают добрых людей собирать, если так, то мне о том знать надобно. Я тут еще два дня пробуду, через день возвращайся.

– Сплаваю, – заверил Фриц Ламме, – посмотрю, послушаю да дружка свинопаса проведаю.

Так и решили. Фриц опять тихонечко переплыл реку. Стало тихо на реке, больше плотов по его стороне реки за два дня не проплывало. И кавалер решил тут не сидеть.

Он оставил людей своих на берегу, а сам поехал в Эшбахт, наказав сержанту: