Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

Я обратила внимание на то, что Нижинский, всегда окруженный людьми, выглядел все-таки одиноким. Он был совершенно не способен общаться, разговаривал только с теми, с кем танцевал, к тому же тихо, застенчиво, не глядя на собеседника, и старался как можно скорее уйти. Прежде чем приступить к работе, Нижинский подолгу ходил на цыпочках. Он делал несколько шагов направо, затем — налево, подняв руки и держа их необычным образом, прижав тыльными сторонами к щекам. Он делал много прыжков в первой позиции, постепенно прыгая все выше и выше, затем уменьшая в диминуэндо. Это очень хороший способ тренировать прыжки, и я всегда подражала ему».

Лондонский сезон открылся 24 июня «Борисом Годуновым». Новые зрители в равной степени бурно встретили и Мусоргского, и Шаляпина.

«Каждая сцена, — пишет критик „Таймс“, — была настолько захватывающей, что зрители тотчас же проникались самим духом этого произведения. Действие казалось настолько подлинным, что даже огорчительно длинные перерывы между сценами и неуместные аплодисменты зрителей, начинавшиеся, как только опускался занавес, но еще звучала музыка, не нарушали чувства реальности. Трудно сказать, что в решающей степени определило подобный результат — музыка ли Мусоргского или необычайно мощное исполнение месье Шаляпина и других солистов, превосходное пение и естественная игра массовки или же красота декораций. По-видимому, все это слилось вместе и обеспечило конечный результат». Во второй вечер показали «Игры», которые в Англии назвали «Playtime» («Время отдыха»). Пишущий для «Дейли мейл» Ричард Кейпелл казался озадаченным, но старался сохранять лояльность.

«Новый балет „Время отдыха“ способен привести в замешательство, но он приятный, в меру занимательный, как сама музыка месье Дебюсси… Танец, казалось бы, вдохновлен архаичными формами, но, возможно, его следует назвать „футуристическим“. Невольно задаешь себе вопрос: что здесь делает античная неподвижность, которая была уместна в первом балете месье Нижинского? В результате спектакль производит впечатление пародии на „Послеполуденный отдых фавна“. Во время представления публика веселилась и вела себя не слишком доброжелательно, но после спектакля было столько аплодисментов, что невозможно отрицать успех».

Критик «Морнинг пост» также не был уверен, на чьей он стороне. Отметив, что в зале было больше народу, чем на русской опере прошлым вечером (что вполне объяснимо, поскольку русская опера была чем-то неизвестным), он написал об играх следующее:

«Спектакль представляет собой в высшей степени импрессионистическое действо, происходящее на фоне странного, зеленого с красным задника, с разбросанными повсюду круглыми белыми пятнами, изображающими блики электического света… Действия танцоров выглядят причудливыми, они будто страдают от боли лучезапястного сустава и передвигаются угловато, словно заводные фигурки. Все под углом, единственная закругленная вещь — потерянный мяч… Все выражено углами — тупыми, острыми, прямыми и конечно же треугольником. Все предприятие задумано в духе кубистов. Это триумф угловатости, что в высшей степени соответствует музыке месье Дебюсси, а музыка, в свою очередь, полностью подходит хореографии… Совокупные ритмы, полностью лишенные конкретного смысла, соответствуют действиям подобных персонажей. Мадемуазель Карсавина, и Шоллар, и месье Нижинский весьма успешно превращаются в заводные фигурки. Отсутствие кукольных костюмов, как, например, в „Петрушке“, во многом снижает впечатление, так как в стране, где понимают теннис, нелепый характер произведения в целом абсолютно ясен. Публика сначала смеялась, потом аплодировала».

Дягилев приложил усилия, чтобы сделать «Весну священную» приемлемой для лондонской публики. Было напечатано подробное либретто, и Эдвин Эванз выступил на сцене с объяснением содержания балета. Англичане приняли произведение если и без энтузиазма, то с уважением.

Премьера «Весны священной», состоявшаяся 11 июля, была следующим образом описана в «Таймс»: