Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

Но Рамберг поместили в каюту второго класса на нижней палубе, котрую она делила с Хилдой Манингсовой. В каюте второго класса Ромолы разместилась ее горничная Анна, себе же она купила билет первого класса, и ее отдельная каюта находилась неподалеку от Нижинского.

По мере того как летней порой «Эйвон» передвигался вдоль западного побережья Франции и «птицы задумчиво сидели на заколдованной волне», повествование приняло нереальный характер или превратилось в своего рода драму, напоминающую фантазии Барри, где люди изменяют свою природу в таинственном лесу, или обретают себя на необитаемом острове, или находятся в более прозаической ситуации, когда разнородная группа людей проходит через крушение, буран или аварию на спасательной шлюпке или длительно находится в зале ожидания аэропорта или в изолированном горном отеле.

Жизнь на роскошном океанском лайнере стала своего рода праздником для труппы, ничего подобного никто из них, даже искушенная Ромола, не испытывал прежде. Только Манингсова, в своем предыдущем воплощении Хилда Маннинге, пересекала прежде Атлантику, чтобы танцевать в Америке. Путешествие продлится двадцать один день, но «Эйвон» должен был зайти в Виго, Лиссабон и на Мадейру, и до тех пор, пока корабль не покинул европейские воды, привычная рутина корабельного быта еще не утвердилась. Однако в повседневной жизни труппы присутствовало три постоянных фактора: Ольгу Хохлову каждый день тошнило, Рамберг, ненавидевшая жару, иногда падала из-за нее в обморок и, стремясь к самосовершенствованию, занималась в одиночестве в своей комнате; а Ромола Пульски, старавшаяся очаровать любого, кто мог оказаться ей полезным и помочь вступить в контакт с Нижинским, систематически патрулировала палубу (хотя и ненавидела ходьбу), преследуя свою застенчивую жертву.

Поставив себя на место Ромолы и выбросив из памяти знание о том, что произошло позднее, мы должны признаться, что не было ничего принципиально неверного в ее преследовании Нижинского. В конце концов, мужчины часто бывали настолько потрясены красотой и талантом актрис или танцовщиц, что следовали за ними по свету в надежде добиться любви, физической близости, дружбы или хотя бы крох внимания. Они даже не всегда были влюблены, действуя подобным образом, а просто увлечены сценическим воплощением или околдованы личностью звезды. Никто не осуждает их. Отрицать право женщины преследовать гениального мужчину — значит быть просто твердокаменным женоненавистником. То, что Ромола пыталась завлечь Нижинского, не любя его, кажется странным, но, по-видимому, так и было. Ей было только двадцать три, она отличалась решительностью, а это воспринималось ею как приключение. Она обладала хорошим вкусом, восхищаясь гением Нижинского. Но могла ли она оценить последствия для Русского балета, если ей удастся отделить танцора от Дягилева, и предвидеть воздействие всего произошедшего на самого Вацлава? Молодые люди не заглядывают слишком далеко вперед. И конечно же какой бы решительной ни была Ромола, она не могла по-настоящему поверить в возможность своей помолвки с Нижинским еще до того, как она поставит ногу на землю Южной Америки. Для нее это была своего рода игра, невозможное испытание, которое она сама перед собой поставила. Если мы восхищаемся Александром Македонским за то, что он решитеьно отправился на завоевание Индии, мы должны все же признать достойной некоторого восхищения силу характера Ромолы Пульски, дед которой восстал против Габсбургов, а дядя покорил Мадагаскар, побудившую ее соединиться каким-либо образом с артистом, которым восхищалась больше всех на свете.

А что было на уме у Нижинского в начале этого длинного жаркого путешествия? Безусловно, ему и в голову не приходило, что он женится и покинет Дягилева. Русский балет был его жизнью, он любил свою работу. Он не мог не поклоняться Дягилеву за то, что тот предоставил ему такие восхитительные роли и дал возможность самому создавать балеты, за то, что превратил его в кумира Европы. Если даже он не испытывал к нему физической любви, то должен был ощущать любовь преуспевающего ученика к вдохновившему его учителю, открывшему дверь в мир, наполненный чудесами. Все его поступки были направлены на то, чтобы завоевать одобрение Дягилева. Но ему было двадцать четыре, он находился в море, солнце сияло. Он хотел любви, нуждался в любви. Мечтал ли он о мужчине или о женщине, не столь важно. И то и другое вполне вероятно. Между прочим, если связь Вацлава с женщиной не исключала полностью работу в дягилевской труппе, то роман с другим мужчиной делал ее абсолютно невозможной. Дягилев никогда бы не возвысился над своей ревностью. Мне кажется, что во время этого путешествия, вдали от Дягилева, его вполне мог соблазнить какой-нибудь другой молодой человек, он мог бы даже влюбиться в него, но, скорее всего, его мысли были обращены к девушкам.