Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

«Лондон принимает и радости и огорчения более спокойно, чем Париж. Когда последняя совместная работа месье Нижинского и Стравинского „Весна священная“ была впервые показана прошлым вечером в „Друри-Лейн“, аплодисменты были умеренными, так же как и неодобрительные выкрики. Правда, мистеру Эванзу пришлось сократить свое вступительное слово перед занавесом, так как время от времени раздавались свист и приглушенные смешки, но это не слишком удивительно, так как мистер Эванз, похоже, забыл, что люди пришли на балет, а не на лекцию, и существуют пределы, с которыми может мириться английская публика, когда ей предлагают нечто совершенно новое, особенно если испытывают сомнения — намеренно или случайно наиболее странные черты этого произведения оказались столь гротескными. Однако месье Нижинскому не следует жаловаться на прием, оказанный его балету, а что касается мадемуазель Пильц, которой пришлось тяжелее, чем кому-либо из находившихся на сцене, и месье Монте, сотворившего чудо в дирижировали, они оба были встречены очень тепло… Музыка с точки зрения гармонии снова абсолютно последовательна, однако настолько далеко ушла от „Петрушки“, что совсем уже не связана с музыкой, пришедшей из Парижа, и не похожа на что-либо, слышанное прежде. Это по крайней мере должно убедить мистера Гордона Крэга в том, что если даже русский балет принадлежит к театру вчерашнего дня, как он недавно нас убеждал, музыка не всегда относится к прошлому. Большую часть времени зритель видит марионеток, а не детей или дикарей, многие движения кажутся результатом твердой невидимой руки, неумолимо управляющей движениями кукол, смысл которых известен хозяину руки и только в определенные моменты объясняется остальным».

«Морнинг пост» выступила довольно враждебно: «Эти древние люди, наряженные в живописные одеяния значительно более позднего времени, выполняют движения, которые, как считается, относятся к „этому периоду“, но они больше напоминают занятия физкультурой… Месье Монте, дирижера, в конце вызвали на сцену так же, как и месье Нижинского, который, казалось, даже испытывал облегчение от равнодушного отношения публики». В «Дейли мейл» не появилось статьи Ричарда Кейпелла, возможно, он был в отпуске. После третьего исполнения «Весны», состоявшегося 23-го, дирижировал которым не Монте, а Рене Батон, «Таймс» пришла к заключению, что Стравинский с Нижинским все-таки создали нечто, представляющее собой шаг по направлению к слиянию музыки и танца.

Бакст написал Астрюку из отеля «Савой», описывая «фантастический успех» сезона, и сообщил, что русская опера пользовалась такой же популярностью, как и балет. «В этом различие между Лондоном и Парижем». Он продолжает: «Замечательная погода, лихорадочно возбужденная жизнь! В действительности Лондон — изумительное место, но, увы, очень дорогое». Он написал, чтобы попросить денег. Но доблестный Астрюк взвалил на себя в лице Театра Елисейских полей нечто такое, что не могло окупить свое содержание, и к середине октября обанкротился. Платой за вечную славу первого представления «Весны священной» Нижинского стало разорение.

Итак, Лондон в последний раз видел, как Нижинский танцует в прославившем его дягилевском балете, в постановках которого они с Карсавиной подняли искусство балета на небывало высокий уровень. И преданные английские почитатели, так часто видевшие его в «Сильфидах», «Карнавале», «Павильоне Армиды», «Призраке розы», «Шехеразаде» — критики, художники, писатели, благородные дамы — Ричард Кейпелл, Сирил Бомонт, Озберт Ситуэлл, Руперт Брук, Литтон Стречи, Данкан Грант, Оттолин Моррелл, Вайолет Ратленд, Глэдис Рипон, Джульет Дафф — никогда больше не увидят его в этих спектаклях*[320].