Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

Нижинский был озабочен репетициями двух своих балетов, но Дягилев смог отправить труппу в Америку только за пять недель до начала сезона в Нью-Йорке. Дягилев решил оставить при себе ядро труппы для работы над новыми балетами, поэтому он, Григорьев, Ларионов и Гончарова, семья Чекетти, Мясин и шестнадцать танцоров (включая Чернышеву, Антонову, Ивину, Марию Шабельскую, Хохлову, Войциховского, Идзиковского и Новака) отправились в Рим. Основная часть труппы отплыла 8 сентября на «Лафайете» из Бордо в Америку. Самой большой ошибкой Нижинского, судя по всему, стало его настойчивое нежелание, чтобы Григорьев, единственный человек, прекрасно знакомый с каждым практическим вопросом руководства труппой, возвратился в Америку. На место режиссера Дягилев поставил запальчивого и бестактного Николая Кремнева, который был слишком «одним из многих», чтобы иметь хоть какой-то авторитет. Финансовая сторона руководства находилась в руках Трубецкого, секретаря Дягилева и мужа Пфланц, а также Рандолфо Бароччи, который хотя и был мужем Лопуховой, но о Балете знал очень мало.

Открытие сезона в «Манхэттен-опере» было назначено на 16 октября, и, когда труппа прибыла в Нью-Йорк, у Нижинского оставались только три недели и на репетиции его новых балетов, и на «отшлифовку» старого репертуара. Нижинский не явился приветствовать своих танцоров по прибытии и впервые встретился с ними на утренней репетиции в «Гранд-Сентрал-Палас». Из России прибыли две самые заметные балерины: Маргарита Фроман, уже работавшая вместе с братом Максом в балете Дягилева до войны, и прекрасная Ольга Спесивцева, которую Григорьев не смог уговорить поехать в Америку в прошлом сезоне.

«Тиль» рождался трудно. В процессе репетиций Нижинский предоставил Джонсу наметить общие контуры либретто членам труппы, но они не спешили погружаться в новую работу. Однажды танцоры, недовольные руководством Нижинского, организовали двухдневную забастовку. Ромола отнесла этот отказ танцевать на счет музыки, написанной немцем, к тому же она считала, что труппа по наущению Дягилева была намерена саботировать работу Нижинского. В Риме до Дягилева и Григорьева дошли слухи о разладе в труппе, что подтвердил в своей телеграмме Бароччи. Последовало еще множество телеграмм, пока сам Нижинский не был вынужден телеграфировать Григорьеву с просьбой приехать в Нью-Йорк. С одобрения Дягилева тот ответил: «Григорьев отклоняет честь присоединиться к труппе, пока Вы ею руководите». Если рассказ Григорьева правдив, это было невежливо и не приносило пользы балету, но именно по настоянию Нижинского Григорьеву пришлось остаться в Европе.

Несмотря на сотрудничество балетмейстера и художника, между ними в дальнейшем тоже возникли разногласия. Масштабная модель декорации была готова, и художники-декораторы начали расписывать занавесы и задники на вертикальных рамочных «мольбертах» в сценических мастерских — по способу, стандартному как в Америке, так и в Англии. Нижинский же хотел, чтобы работа была выполнена традиционным русским путем — холст лежит на полу, а художники ходят по нему в мягкой обуви с ведрами красок и кистями на длинных ручках. Этот конфликт разрешился после взаимных огорчений. Пьер Монте, в этом турне заменивший Ансерме, отказался дирижировать «Тилем», так как Штраус подписал манифест Австрии против Франции, в армии которой служил Монте, когда «Метрополитен» получил для него разрешение на шестимесячный отпуск. Пришлось на период гастролей только ради этого балета пригласить дирижера Ансельма Гетцеля. Ромола восприняла поступок Монте как личный выпад против Вацлава.

Костюмы, которые Соколова считала «настолько поразительными», что «они одни могли принести успех всему балету», привели Вацлава в восторг, но не декорации. Они были недостаточно высокими для достижения желаемого им эффекта преувеличения зданий. Нижинский вызвал Джонса в свою гримуборную.

«Стены… оклеены обоями в ярко-красную полоску. Трюмо и шезлонг. На туалетном столике по порядку разложено множество заточенных стилетообразных ножей. Он ждет меня, пылая от гнева»*[354]. После того как гнев исчерпался, Нижинский вернулся в зал и, вспрыгивая на сцену, чтобы поправить движения танцора, упал и вывихнул лодыжку. После сделанного в клинике рентгена стало ясно: он выбыл из строя на несколько недель.

Воцарилась неразбериха. Репетиции «Тиля» продолжались, но премьера была отложена. Нижинскому сказали, что он сможет танцевать в течение гастролей, но, по-видимому, не в Нью-Йорке. От идеи постановки «Мефисто-вальса», для которого Джонс подготовил эскизы, пришлось отказаться.