Вацлав Нижинский. Воспоминания

Вацлав сказал мне: «Не говори о том, что было с нами, и о том, что происходит в Австро-Венгрии, мы должны быть честны по отношению ко всем». Но я не могла забыть того, как некоторые люди обращались с ним в Будапеште, не могла забыть месяцы, прожитые без надежды, несправедливые обвинения против Вацлава.

За обедом военный атташе сидел рядом со мной. Он очень умно поворачивал разговор в сторону условий жизни в Венгрии, еды, одежды, того, о чем говорят и думают люди, и нашей поездки вблизи итальянского фронта. Я почти поддалась соблазну рассказать правду; в конце концов, я не обещала этого не делать, а те люди, несомненно, заставили Вацлава страдать. Но Вацлав снова слегка прикрыл глаза. Я опустила голову и ответила: «Мне жаль, но мы находились в таком уединении, что я ничего не знаю». Тут я подумала о куске несъедобного, твердого как камень хлеба, который все еще лежал в моем чемодане. Атташе был бы рад увидеть его и иметь возможность составить себе мнение о положении с продовольствием в Австро-Венгрии, но я подчинилась Вацлаву, который был всегда справедлив и корректен, даже с врагами.

Тут мы в первый раз услышали о том, что происходило в мире и в России. Вацлав задумался и сказал, что эта несчастная война, в которой столько миллионов людей теряют жизнь, начинает собой новый этап в развитии общества. Проиграют все — и победители и побежденные. Обвинять в войне следует только природу человека. Мир никогда не наступит, если мы не поймем, что мы все равны, все имеем право жить как люди, все находимся здесь для того, чтобы помогать человечеству стать лучше. Не самое важное, как устроена система; важнее должна быть цель: Любовь, Доброта, Милосердие и Понимание. Никто не должен знать нужды. Эта война не кончится, когда прекратятся военные действия. Я жадно слушала пророческие слова Вацлава.

Через два дня после этого в Лозанне мы встретились с мистером Расселом, представителем «Метрополитен-оперы». Он приехал, чтобы сопровождать нас до Нью-Йорка. Мы удивились: Вацлав не получал напрямую никаких приглашений из Америки, и мы не совсем понимали, что происходит, но мистер Рассел все объяснил.

Театр «Метрополитен-опера» желал показать американской публике Русский балет в его первоначальном великолепии. Дягилев подписал контракт, который с финансовой точки зрения был очень выгодным, и этот оперный театр потребовал, чтобы он привез в Штаты первоначальный балет со всеми его звездами — с Карсавиной, Нижинским, Фокиным и Больмом. Подписывая этот договор, Дягилев знал, что если он и сумеет снова собрать труппу, участников которой жизнь разбросала далеко друг от друга по странам Союза, то из звезд сможет привезти только Больма. Однако он верил, что, когда балет окажется в Нью-Йорке, руководство «Метрополитен-оперы» примет любых артистов, кого бы он ни привез.

Насколько Дягилеву было известно, Фокин был на военной службе, Карсавина ждала ребенка, а Вацлав был военнопленным. Он приехал в Нью-Йорк и просто сказал людям из «Метрополитен», что это непреодолимая сила и с этим он не может справиться. Люди из «Метрополитен», естественно, удивились и объяснили Дягилеву, что при таких условиях выступления невозможны, что они уже пообещали американской публике первоначальный состав и обманывать ее невозможно.

Дягилев сказал своим близким друзьям, что он, в конце концов, приехал в Америку зарабатывать деньги, и, даже если спектакли будут не такими идеально прекрасными, как в Лондоне и Париже, они все же будут гораздо лучше всего, что когда-нибудь видели в Америке. Такое заявление от Дягилева — это было поразительно.

Вацлав сказал Расселу, что при обычных обстоятельствах он вряд ли смог бы танцевать в Русском балете после всего, что произошло между ним и Дягилевым перед началом войны, но, поскольку Соединенные Штаты работали ради его освобождения, он предоставляет себя в их распоряжение и готов танцевать перед американской публикой.

В Лозанне мы получили от сэра Джорджа Льюиса известие о том, что он выиграл в английских судах процесс, который начал против Русского балета, чтобы получить полмиллиона золотых франков невыплаченной зарплаты, которые балет был должен Вацлаву; но, поскольку Дягилев официально не имеет постоянного места жительства ни в какой стране, вероятно, будет очень трудно их получить.