Вацлав Нижинский. Воспоминания

В длинные зимние вечера, когда снег шел и шел без конца, наша молоденькая бонна предложила попробовать провести несколько спиритических сеансов. Так мы и сделали, и это меня позабавило, но Вацлав начинал относиться к любому предмету серьезно с первого момента, когда чувствовал к нему интерес. Мы получили несколько любопытных ответов, которые записали и отложили в сторону.

«Что станет с Венгрией?»

«Она будет королевством без короля».

«А граф Тица?»

«Он будет убит».

«А Россия?»

«Ни войны, ни мира. Двадцать два года неясной обстановки, потом демократическая конфедеративная республика».

Во время этих сеансов много было сказано о том, что происходит с человеком после смерти, и о загробной жизни. Я спрашивала себя, верно ли хоть что-нибудь из этого.

«Конечно, жизнь продолжается в другой форме, фамка. Рождение и смерть очень похожи. И то и другое — части круга, который продолжается. Мы — бесконечно малая частица Бога во вселенной, и, когда мы создаем что-то прекрасное, мы отражаем Его».

Наконец, настал день, когда я смогла просигналить Вацлаву неожиданную новость: объявлено перемирие. Я, задыхаясь, взбежала вверх по лестнице, чтобы сообщить ему подробности, но он, прочитав условия, покачал головой: «Мир, мир. На таких условиях не может быть мира. Война будет продолжаться, но по-другому, в скрытой форме».

Теперь мы могли снова начать наши походы. Поднимаясь в Фексталь, мы должны были пройти через Силс-Марию, и я указала ему на дом, где Ницше жил и писал свою книгу «Се Человек». Вацлаву нравилась эта книга. С недавних пор он много читал новую работу Метерлинка «Смерть» и размышлял больше, чем когда-либо.

Новый балет Вацлава — хореографическая драма — продвигался быстро. Это должно было быть изображение сексуальной жизни, а местом действия был дом терпимости. Главным действующим лицом должна была стать хозяйка заведения, в прошлом красавица-кокотка, теперь старая и разбитая параличом из-за своей развратной жизни. Но, хотя ее тело и превратилось в развалину, ее душа не покорилась, и она неукротима в торговле любовью. Она торгует всеми любовными товарами — продает девушек юношам, молодых старым, женщину женщине, мужчину мужчине.

«Но, Вацлав, как ты сможешь выразить это?» Он стал танцевать и сумел передать в танце весь спектр сексуальной жизни. «Я хочу показать и красоту любви, и ее разрушительную сторону».

О своих планах на будущее Вацлав говорил так: «Начиная с будущей осени, если я еще не смогу вернуться в Россию, то создам собственную труппу, буду жить в Париже и танцевать». В это время Вацлав также попросил меня записывать его артистические идеи.

Снова начинался зимний сезон, и он обещал стать рекордным. Война, наконец, закончилась. Мы решили сделать наше первое Рождество в собственном доме и в мирное время радостным и были убеждены, что после печальных и бурных лет мы наконец плывем к спокойному счастливому будущему.

Глава 20 «Брак с богом»

День 24 декабря прошел в лихорадочных приготовлениях. В гостиную внесли и поставили возле камина большую сосну. Мы сами украсили ее. Это было прекрасное, тяжело нагруженное дерево, все в леденцах, игрушках, серебряных орехах и гирляндах, а на вершине Вацлав сам укрепил сияющую серебряную звезду. «Дерево для Кирочки». Вацлав критически оглядел его взглядом: он хотел, чтобы оно было очень красивым, и оно было таким. Нам нравилось готовить его к празднику. Вацлав помог мне аккуратно завернуть в серебряную бумагу подарки — по одному для каждого человека из прислуги. Кроме того, Вацлав вспомнил про многих детей и больных из деревни, мы обошли их и принесли каждому сверток с подарком.

Наш сочельник прошел мирно и счастливо. Кира широко раскрыла глаза, увидев прекрасное дерево, свечи на котором зажег для нее Татакабой, как она называла своего отца. На следующее утро я проспала допоздна, и меня разбудила вошедшая горничная. Она дрожала и была бела как бумага. «Ох, мадам! Когда я вошла в гостиную, то увидела, что рождественское дерево упало на пол. Это означает несчастье». Я вздрогнула. «Фамка, это глупость; это значит только, что оно потеряло равновесие, было перегружено с одной стороны. Не могу понять, как это вышло: я так аккуратно все сделал». Мы спустились вниз — посмотреть на дерево. Оно лежало там на полу, серебряные орехи рассыпались во все стороны вокруг него, а серебряная звезда разломилась на две части. Мы подняли дерево, привязали его, и я постаралась забыть об этом случае. В последние несколько недель перед этим Вацлав подолгу гулял один, теперь эти прогулки стали еще дольше; было похоже, что он над чем-то размышляет. Иногда я гуляла вместе с ним, и мы молча шли через лес, где тишину нарушало только журчание глубоко укрытого под снегом ручья, мчавшегося вниз с ледников.