Вацлав Нижинский. Воспоминания

Наши дни были заполнены непрерывной светской жизнью. А потом как-то в четверг — тот день недели, когда у гувернантки и горничной был выходной, — я готовилась идти с Кирой на прогулку, и вдруг Вацлав вышел из своей комнаты и очень сердито посмотрел на меня. «Как ты смеешь устраивать такой шум? Я не могу работать». Я удивленно взглянула на него. Его лицо и манера держать себя были странными, и он никогда не говорил так со мной. «Извини. Я не знала, что это было так громко». Тогда Вацлав взял меня за плечи и встряхнул меня — сильно и грубо. Я схватила Киру в объятия и крепко прижала ее к себе, а потом Вацлав одним мощным движением вытолкнул меня на лестницу. Я потеряла равновесие и упала вместе с ребенком. Кира начала кричать. Я встала на ноги, больше изумленная, чем напуганная. Что с ним происходит? Я не помнила, чтобы я сделала что-то не так. Вацлав продолжал стоять на том же месте, угрожая мне. Я повернулась к нему и крикнула: «Тебе должно быть стыдно! Ты ведешь себя как мужик». Когда мы вернулись, мы обнаружили дома совершенно изменившегося Вацлава — послушного и доброго, как всегда. Я не говорила об этом случае ни с ним и ни с кем другим.

Шли дни, и Вацлав работал все больше и больше. Он рисовал со скоростью молнии — казалось, делал рисунок за три минуты. Его кабинет и комнаты были в прямом смысле слова покрыты рисунками. Это были уже не портреты и не эскизы декораций или предметов декора, а странные лица. Они смотрели из каждого угла, красные и черные, как траурное покрывало с пятнами крови, накрывающее труп. Глядя на них, я вздрагивала от страха. «Что это за маски?» — «Лица солдат. Это война».

Это были произведения искусства, несмотря на такой страшный и зловещий вид. Потом появились другие рисунки — фантастические бабочки с лицами, похожими на лицо Вацлава, и пауки с лицом Дягилева.

«Это Сергей Павлович, а эти бабочки — мы, молодежь России, навсегда попавшая в его сеть».

Потом его настроение изменилось, и он стал писать. «Это будет мой дневник, мои мысли». Но он отказывался показать дневник мне.

Я пожала плечами: у артистов бывают приступы такого настроения, я помнила припадки истерики, которые бывали у моей матери, когда дела в театре шли не так, как она хотела.

Иногда я просыпалась ночью и обнаруживала, что Вацлав не отрываясь смотрит на меня. «Я рада, что ты приглядываешь за мной. Вацлав, я чувствую себя очень странно. Я не знаю, чего я не могла бы сделать. Пожалуйста, присматривай за мной: я чувствую, что могу навредить кому-нибудь, а я этого не хочу». Да, я тоже ощущала в себе странную перемену. Я больше не могла составить мнение ни о чем. Я не знала, что красиво, что уродливо, — потеряла способность отличать одно от другого. Я лишь знала, что мной овладевает жуткое ощущение: что-то словно высасывало из меня жизненную силу и желание жить. «У меня, должно быть, начинается неврастения. Мне, наверное, надо отдохнуть». И я попросила своего домашнего врача рекомендовать мне невролога. Он сделал это и сказал: «С вами ничего такого нет, но вот адрес, который вам нужен».

Потом я один раз встревожилась по-настоящему. Было воскресенье. Вацлав рано утром ушел из дому. Я должна была встретиться с ним в двенадцать часов дня. Перед тем как выйти из дому, я прошла на кухню, чтобы дать кухарке последние указания по поводу ленча. Там вокруг стола сидели горничная, кухарка и истопник. Когда я вошла, они резко оборвали свой разговор и встали. «Доброе утро», — весело приветствовала их я. Они едва ответили мне и смотрели на меня с печалью на лицах. «Что случилось?» Они сжали свои рты и не произносили ни звука. «Да что случилось? Вы что, все вдруг онемели?» Тогда наш молодой истопник неуверенно сделал несколько шагов вперед и быстро произнес: «Мадам, простите меня, я, может быть, ошибаюсь. Мы все любим вас обоих. Вы помните, я говорил вам, что, когда я был ребенком, я у себя дома, в своей деревне на Силс-Марии, выполнял поручения для г-на Ницше. Я носил ему рюкзак, когда он ходил в Альпы работать. Мадам, перед тем, как его увезли[36], он вел себя и выглядел точно так же, как сейчас г-н Нижинский. Пожалуйста, простите меня». — «Что вы имеете в виду?!» — крикнула я, и тогда Кати, прачка, взволнованно сказала: «Г-н Нижинский сейчас ходит по деревне с большим золотым крестом поверх галстука, останавливает всех на улицах, спрашивает, были ли они на мессе, и посылает их в церковь. Он только что говорил со мной».