Вацлав Нижинский. Воспоминания

Я впервые смотрела «Видение» из-за кулис уже в Лондоне и удивилась, когда меня попросили освободить проход. Четыре человека — массажист Нижинского по имени мистер Вильямс, главный реквизитор, Мишель и Василий — скрестили свои восемь рук, образовав из них сеть, и я в изумлении увидела, как в эту сеть приземлился Нижинский. Он стоял, тяжело дыша, под шипящими лампами (это были «солнечные» прожектора), Вильямс массировал ему сердце, а Василий прикладывал холодные мокрые полотенца к его лицу.

Самый первый эскиз костюма для роли Видения Бакст нарисовал на самом Нижинском — сделал набросок на рубашке, в которую Нижинский был одет. Бакст раскрасил образцы шелковой чесучи в различные цвета — обычный розовый, розовато-лиловый, несколько темно-красных и много разных ярко-розовых. Эти образцы были отданы Марии Степановне, чтобы она заказала окрасить в такие цвета рулоны ткани. Лепестки розы Бакст вырезал из материи сам. Некоторые из них должны были быть тугими, другие свисать свободно, и он давал Марии Степановне указания о том, как их пришивать; в результате костюм создавался заново каждый раз, когда Нижинский танцевал эту роль. Это был плотно облегающий комбинезон из тонкой эластичной шелковой ткани, в который Нижинского зашивали; костюм закрывал все его тело, кроме части груди и рук, на предплечья которых были надеты кольца из шелковых лепестков розы. Этот комбинезон был обшит листьями розы, которые Бакст окрашивал, когда возникала необходимость. Некоторые из них имели рваные края, словно были с увядающего цветка; другие были жесткими и прочными. Были еще и такие, что изгибались как завитки и находились на бедрах; после каждого спектакля Мария Степановна завивала их щипцами для волос. Голову Нижинского плотно облегал шлем из листьев розы, и в результате получалось сочетание очень сильно перемешанных между собой различных красных, розовато-лиловых, ярко-розовых и пурпурных тонов, плавно переходящих один в другой — цвет-сущность окраски розы, которому невозможно дать точное определение.

Грим Нижинского был рассчитан на то, чтобы воплощать розу. Его лицо было как у райского насекомого, брови вызывали представление о каком-то прекрасном жуке — человек может ожидать, что найдет такого в самой сердцевине розы; а рот у него был похож на ее лепестки.

Этот костюм каждый раз, когда им пользовались, как будто таинственным образом терял после этого часть своего вещества. Его отсылали в починку вместе с другими костюмами, но почему-то он всегда лишался многих своих лепестков. Это происходило раз за разом, и никто не мог найти причину. Мария Степановна, заинтригованная этой загадкой, самостоятельно провела расследование. Она обнаружила, что Василий построил себе дом на выручку от лепестков розы: срезал их с костюма и продавал как сувениры сентиментальным парижским дамам, которые засыпали его тайными просьбами об этом. Зенон Дробецкий и остальные в балете прозвали этот дом «Замком Видения Розы», и Дробецкий сказал Василию, что тот должен благодарить Вацлава Фомича, который сделал его капиталистом.

Танцорам не полагалось ни есть, ни пить перед спектаклем, но Вацлав, чтобы смочить губы во время танца, полоскал рот смесью воды и апельсинового сока, которую потом выплевывал. Чекетти приходил в ярость, если заставал кого-нибудь глотающим еду или питье, и с огромным наслаждением рассказывал историю о танцовщике, который пил перед спектаклем черный кофе и умер от сердечного приступа.

Когда Дягилев уставал от сложных блюд Ларю или Фуайо, он шел с Вацлавом, Бакстом, Бенуа и Стравинским в ресторан «Виан» на улице Доно. Это был крошечный ресторанчик на первом этаже дома — единственная дверь прямо с улицы и два столика. Мадам Виан была добропорядочной французской буржуазной женщиной; она каждое утро сама ходила на большой рынок и выбирала там продукты для блюд, которые собиралась готовить. Дома она сидела за кассой, а сзади нее поднималась маленькая лестница, которая вела в две или три личные комнаты хозяев; со своего места она самым тщательным образом наблюдала за всеми, кто входил и выходил. Месье Виан был энергичным хозяином и относился к своим клиентам едва ли не покровительственно. Он всегда заранее знал, какая именно еда понравится месье Баксту или месье Нижинскому, и никогда не давал клиентам возможности сделать заказ самостоятельно, поскольку настаивал на том, что гораздо лучше их самих знает, что им надо. Он всегда говорил, что, по сути дела, он — скрытая движущая сила Русского балета: если люди из балета не будут есть пищу, которую они смогут переварить, они не смогут танцевать. Но он страшно боялся своей мадам. Это была незаурядная женщина, подававшая к столу великолепных мерланов и жареную корюшку и прекрасное вувре[21].

Сергей Павлович всегда спрашивал у нее совета и узнавал ее мнение о делах балета и о его воздействии на парижан.