Вацлав Нижинский. Воспоминания

Дягилев видел, что Фокин находится не в лучшем настроении, и также понимал, что часть фокинского раздражения направлена против Нижинского. Сергей Павлович, великий дипломат, легко мог бы попытаться объяснить, что происходит, и создать атмосферу дружелюбия. Но у него было в характере много странностей. Он никогда не хотел, чтобы его сотрудники чувствовали себя спокойно. Напротив, если между ними возникало какое-то недоброе чувство, Дягилев пытался его усилить. Он хотел слепого подчинения и верности себе, и никому другому, а если бы все остальные ненавидели друг друга, эта ненависть великолепно бы вписалась в его схему. Если бы основные творцы в Русском балете однажды стали друзьями, они могли бы посчитать, что Сергей Павлович им больше не нужен. Фокин приобрел слишком много власти. Дягилеву это никогда не нравилось, и в течение всей своей карьеры в артистическом мире он сразу старался сбросить вниз артиста, который поднимался слишком высоко. Править артистами должен был только один человек — Сергей Павлович Дягилев. Да, разумеется, ему было интересно продвигать нового балетмейстера и содействовать рождению новой школы хореографии, но за этим все время крылась и другая причина, побуждавшая его действовать. Он создал Бакста и ради него бросил Рериха и Бенуа. Он возвысил Стравинского и стравливал его с Прокофьевым. Он сделал известным Масина и заменил его на Долина, Лифаря и других. И Бакста он так же бросил ради Ларионова.

Дягилев не удерживал своих артистов при себе, а давал возможности им всем. Открыв артиста и вырастив его, он выбрасывал его, как изношенную перчатку. За те двадцать лет, что Дягилев царствовал над труппой, в ней раз за разом какой-нибудь один танцовщик, один балетмейстер, один композитор, один художник занимал место на вершине, а потом уходил. Ни разу причиной ухода не было то, что кто-то из них пережил свой талант или что его искусство устарело — причины, которыми Сергей Павлович всегда объяснял публике, почему кто-то впал у него в немилость. Стравинский, Бенуа и Фокин остаются великими мастерами. Каждый из тех артистов, которые в прошлом сотрудничали с Сергеем Павловичем или были им открыты, мог бы продолжать работать для славы и развития Русского балета. Но, к несчастью, великий созидатель Дягилев был и сильнейшим разрушителем. Успех Русского балета все возрастал, и с тех пор, как артисты балета ушли из Мариинского театра, Сергей Павлович начал терять голову. У него началась мания величия. Он любил называть свою труппу Русский балет Дягилева. Вначале он играл этой мыслью, а потом сам начал верить, что он — создатель Русского балета. Он забыл, что его танцовщицы и танцовщики были артистами Мариинского театра и выпускниками Императорской школы. Он забыл, что его гвардия театральных художников, его композиторы, его хореографы были порождениями России и ее искусства и имели за плечами многовековую традицию. Дягилев, гениальный открыватель и организатор, думал, будто он, как Бог, создал каждого артиста своей труппы по своему образу и подобию. В то время мало кто из артистов чувствовал это. Нижинский начал это замечать, и Бенуа, который очень хорошо знал Сергея Павловича, тоже должен был заметить. Позже каждому пришлось открыть для себя эту черту характера Сергея Павловича, и она во многих отношениях стала причиной крушения Русского балета в последующие годы, когда он действительно стал Русским балетом Сергея Дягилева.

Фокин думал, что Нижинский специально сделал так, чтобы на репетиции «Дафниса» не хватило времени. В этом же смысле он истолковывал все случаи, когда что-нибудь шло не так. Нижинский видел, что Фокин раздражен против него, и в глубине души был этим огорчен. Он не сделал ничего такого, что могло бы не понравиться Фокину. Наоборот, он считал, что Фокин, его балетмейстер, должен бы приветствовать и ободрять его, как более молодого артиста, на пути развития. Они ведь работали ради одного и того же идеала — искусства танца.

Воздух театра был словно насыщен электричеством. Недоразумение между Фокиным и Нижинским и ожидания, связанные с «Фавном», держали в натянутом состоянии нервы всех артистов. Завершающие репетиции прошли с полным составом оркестра. Музыканты онемели от изумления и единогласно заявили, что «Фавн» — самая выдающаяся работа, которую они когда-либо видели.

Глава 10 «Послеполуденный отдых фавна»

Бакст повесил свои декорации, но Нижинский, который до этого видел только макеты, остался недоволен. Между ними произошло несколько достаточно резких споров. Нижинский сказал: «Мало того что музыка не такая, как движение. Теперь и декорации не гармонируют». Но сам Бакст был очарован этими декорациями, и Дягилев тоже считал их очень хорошими.

Наконец наступил день первого представления — 20 мая 1912 года. Нижинский нервничал — возможно, первый раз в жизни. Поймут ли зрители? Признают ли, что его идеи верны? Этот день был одним из самых важных дней в его жизни.