Вавилон

– Я разделяю твои опасения, – уже спокойнее заметил Набусардар, – и я был бы доволен, если бы отряды уже находились в пути. Но я не мог послать необученных солдат. Защита Мидийской стены – задача очень ответственная. Собственно, на ней зиждется безопасность всего государства.

Он провел ладонью по лбу и потер пальцами нестерпимо ломившие виски – казалось, в них вгоняли железные скобы.

В правом углу зала предводитель щитников шептал склонившимся к нему военачальникам:

– Уж не злая ли Лабарту надоумила его насчет этой Мидийской стены?

– Видно, тут не все в порядке, – кивнул начальник пращников.

– Вот-вот… – согласился начальник тяжелой пехоты.

– Что ты имеешь в виду – его или Мидийскую стену? – спросил предводитель копьеносцев.

Набусардар опустил руку и вопросительно повернулся к Наби-Иллабрату: не упустили ли они чего-нибудь?

Нет! Все обсуждено до малейших подробностей. Остается лишь назначить военачальников для проверки двухсот городских ворот. Девять главных Набусардар осмотрит сам.

Забот у верховного военачальника прибавлялось – одна серьезнее другой. Порой Набусардара охватывал страх: что, если он не выдержит нечеловеческого напряжения и тогда все труды его пойдут прахом?

В изнеможении он дал Наби-Иллабрату знак отпустить собравшихся.

Наби-Иллабрат обратился к присутствующим:

– Именем его величества царя Валтасара, царя царей, высокородного наследника властелинов Шумера и Аккада…

Дальнейшего Набусардар не слышал: свинцовая усталость охватила его. Слова не доходили до слуха, подобные слабому дуновению ветра, бессильного шевельнуть листом на дереве, подобные стоячей воде, в которой замерло течение, подобные иссушенной зноем земле, в которой не осталось ни капли животворящей влаги.

Он не слышал слов Наби-Иллабрата и перенесся мыслью к лазарету при храме бога Эа, который он посетил накануне. Там под наблюдением эсагильских лекарей дочери вавилонских сановников и богачей приготовляли лекарства, мази и повязки для его воинов. Девушки нарезали полосами белое льняное полотно, беря их осторожно, словно уже касались израненных тел защитников города.

Близилась пора взимания податей.

Храмовые сборщики отправились по ближним и дальним деревням в сопровождении солдат, которым надлежало защищать их при исполнении столь тягостных обязанностей, – времена были неспокойные!

Отряды вызывали смятение жителей и вместе с тем вселяли страх и предчувствие еще больших бед.

Один из самых многочисленных отрядов появился ранним утром на пыльной дороге, ведущей к деревне Золотых Колосьев. Впереди двигались вооруженные мечами и луками конники, за ними – повозки, куда должны были ссыпать зерно и складывать бурдюки с вином и кожи. За ними следовал нестройный ряд погонщиков скота с бичами и палками в руках: на обратном пути им предстояло перегнать отобранных у крестьян овец и коров в усадьбы, принадлежавшие храмам.

Первым увидел солдат Сурма, который пас овец на опушке Оливковой рощи. Мигом сообразив, в чем дело, он загнал стадо подальше в чащу, чтобы никто не смог его обнаружить. Но ему не сиделось в лесной тиши. Мысль о том, что ожидает его единокровных братьев, не давала ему покоя. Ему были памятны бесчинства сборщиков, нагрянувших в деревню несколько месяцев тому назад, и он мог себе представить, что они примутся творить теперь, когда Эсагила в наказание повысила налог на одну четверть, а людям платить нечем. Если бы кто приглядел за овцами, он не мешкая побежал бы в деревню.

И тут Сурма заметил, что от деревни бредет отец Нанаи, Гамадан. С той поры как Нанаи отправилась искать защиты у Набусардара, старик ежедневно сам пригонял своих овец к стаду племянника. Вот Гамадан и приглядит за всеми овцами, а он сбегает в деревню.

Отряд достиг поворота дороги. Вооруженные луками всадники заметили Гамадана. Тотчас двое из них рванулись по тропинке вдоль канала и преградили ему дорогу.

– Вы ошибаетесь, братья, – дружелюбно обратился он к ним, – я подданный царя Валтасара, покровительством которого пользуются семьи потомственных воинов в нашей общине. Царская десница простирается надо мной и моим имуществом. Я ничего не должен Храмовому городу, ступайте с миром.

Сидевший в повозке жрец выслушал Гамадана, неприязненно усмехнувшись при имени царя.

– Что Царский город, что Храмовый, – сказал он, – оба творение богов. И всем, что принадлежит богам, мы вправе распоряжаться сами.

– Меня не провести, – возразил отец Нанаи, – да будет вам известно, я Гамадан, а Гамаданы всегда немножко разбирались в законах. На мне лежит лишь ратная повинность, а подати я и царю не плачу.