Вавилон

Здесь Идин-Амуррум не только проводил досуг, но и принимал решения, важные для государства. С болью в душе ему приходилось сознаваться, что на посту верховного судьи он нередко вынужден был кривить душой, так как в Вавилоне теперь не властны ни царь, ни право, ни разум.

Верховный судья понимал, что воскресить Вавилонию из мертвых сможет лишь основательная встряска, он не исключал возможности, что подобное действие совершит персидская рука. Участь народа не могла не волновать его. Будучи судьей, Идин-Амуррум на каждом шагу сталкивался с подлостью и видел, что государство насквозь прогнило. Он верил, что только нравственная чистота рождает силу и уверенность. Нарушение нравственного порядка приближает срок гибели страны. Нередко во время судебного разбирательства он пытался внушить это обвиняемым и истцам, но желаемого результата не достигал – у судей на уме были только взятки. Сановников тоже вполне устраивало положение, при котором они, издавая законы, могли обходить их. А бедняки – те уже ничему не верили, и менее всего – его речам, речам судьи, который то ли по доброй воле, то ли по принуждению, но судил несправедливо.

Снедаемый угрызениями совести, не находя спасения от беспокойства, переполнявшего ум и сердце, стоял он, прислонясь к стволу дерева, и не отводил взгляда от птиц в клетках.

Тут и застал его изнемогший от бега Сурма.

Выслушав просителя, Идин-Амуррум вспыхнул.

– Я теперь же отправлюсь к верховному жрецу Исме-Ададу, – решил он, – ему надо бы понять, что неподходящее сейчас время для того, чтобы будоражить народ. Ныне нельзя забывать об опасности, которая грозит нам извне. Как же мы собираемся одолеть неприятеля, если в нашем собственном доме царят вражда и разлад?

Не медля дольше, судья отправился в Эсагилу. Сурма остался ждать его на скамье в саду, куда служанка принесла ему поесть.

Но Идин-Амуррум ничего не добился от духовного пастыря. Тот помнил речь верховного судьи на государственном совете. Взгляды Идин-Амуррума никак не разделялись жрецами. Мстительный и надменный, Исме-Адад остался глух к заступничеству судьи.

– Но ведь этот человек ни в чем не повинен, – горячась и повышая голос, повторял Идин-Амуррум, – кстати, преследование за недоимки я тоже считаю насилием, мы еще поплатимся за это, любая несправедливость со временем отомстит за себя, – предостерег он.

Презрительно усмехаясь, Исме-Адад большим пальцем правой руки поглаживал драгоценный камень в перстне, надетом на указательный палец левой, всячески давая понять, что, на его взгляд, верховный судья – предатель и отступник.

– И наконец, – настаивал на своем верховный судья, – вы совершаете беззаконие. Гамаданы находятся под защитой царя, это военные поселенцы.

– Но если они провинились перед Мардуком, – верховный жрец недобро посмотрел на судью, – Мардук вправе покарать их, тем паче что страною правит незаконный царь…

Он щелкнул согнутыми пальцами по столу и поднялся в знак окончания беседы.

Домой Идин-Амуррум возвратился мрачнее прежнего. Сурма уже издали понял это по его застывшему, хмурому лицу.

– Видно, – с горечью и негодованием сказал он Сурме, – нынче верховный судья ничего не значит. Поэтому я и хотел сложить с себя полномочия и принять место выборного. Тщетны мои усилия, ничто не изменится в Вавилонии, пока в ней царят беззаконие и произвол. Мне хочется во весь голос кричать о том, что я думаю о нашем государстве, о его уложениях, правителях, о его духовенстве и храмах, о его войске и блюстителях порядка, о его царе и сановниках!

Судья разгорячился. Сознание бессилия не давало ему покоя, и он возбужденно принялся расхаживать по саду, переполошив при этом птиц.

Внезапно остановившись, Идин-Амуррум задумался.

– Кажется, не все потеряно, Гамадана еще можно спасти. На заседании совета я впервые оценил Набусардара. Это человек справедливый, великодушный и волевой. Я дал себе слово навестить его, и вот теперь у меня есть для этого повод.

На лице Сурмы мелькнуло беспокойство, он нехотя проговорил:

– Слыхал я, на Хебаре он велел умертвить ни в чем не повинного иерусалимского пророка.

– Это не совсем так, – возразил Идин-Амуррум, – Набусардар располагает неопровержимыми доказательствами того, что иудеи ждут не дождутся Кира. Более того, они будто бы вступили в тайные сношения с персами, точнее говоря – с персидскими лазутчиками, засланными в нашу страну. Это уже измена, а измена карается смертью! Таков закон, и тебе об этом известно. Стало быть, Набусардар действовал в согласии с законом.

– Но ведь ты сам, достойнейший, – в сердцах воскликнул Сурма, стремительно поднявшись со скамьи, – ты сам говоришь, что ничего не изменится, пока у нас царят беззаконие и произвол! Если богатые соотечественники попирают наши права, стало быть, вся надежда на то, что их помогут нам добыть чужеземцы. – Он помолчал, раздумывая, говорить ли все до конца; но так как олицетворением персов был для него добрейший Устига, то Сурма, поколебавшись, добавил: – Хотя бы тот же Кир…

– Ты тоже надеешься на него? – резко прервал его изумленный судья.