Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

Должно быть, эта тварь укусила мальчишку за ногу, он поскользнулся и стал падать, но успел ухватиться за задний карман джинсов Джо. Джо ощупал торчащие на ягодице нитки. Потом, тихо позвякивая застежками на молниях, осторожно обошел залитое лунным светом пятно.

Он снова приблизился к краю моста и, затаив дыхание, заглянул вниз. Там все еще ходили чуть слышные волны эха.

Старинные часы показывали без пяти три, может, чуть меньше.

Глаза бабуина, как всегда, были скрещены на блестящем носу; вдруг он повел ими справа налево, потом обратно, слева направо. Обнажил желтые зубы. Из коробки зазвучал голос, словно кто-то, сидящий внутри, откашлялся.

— Агент ХМ-07-34 на связи. Вызываю шефа. Прием. Прием. Агент ХМ-07-34... кхе-кхе... на связи... Вызываю шефа.

— Шеф слушает,— вдруг откликнулась со своего пьедестала голова мраморного старца.— Докладывайте.

— Эксперимент проходит успешно, сэр. Реакции объекта на провокации в памяти параноидальных проекций удовлетворительны...

— Да-да, конечно,— перебил старец.— Знаю, знаю. Но вы не можете, так сказать, не испытывать некоторой симпатии к эти говнюкам. О да, да. Мне это прекрасно известно.

Нарастающий смех был прерван грохотом в одной из нижних комнат, в свою очередь перекрытым тремя отчетливыми ударами часов — бом, бом, бом — причем второй удар прозвучал значительно громче первого и третьего.

Бабуин скосил глаза, чтобы посмотреть на часы, и как раз в это время Максимиллиан открыл дверь: часы показывали семнадцать минут третьего.

Прошло полчаса с того момента, как Максимиллиан вернулся с прогулки, и теперь он с наслаждением предавался чтению. Он занимался сравнительным анализом оригинала стихотворения Le Poete Assassine¹⁰ Аполинера с переводом его, выполненным Паджетом, когда сквозь закрытую дверь до ушей его донесся треск и вой мотоцикла Джо.

— I tell you truly, brethren,— читал он перевод Паджета,— there are few spectacles that do not put the soul in danger. I know of only one place...— Максимиллиан поднял голову и нахмурился. До боли знакомый вой перешел в не менее знакомый рев...— one place you can go fearlessly and that is...¹¹ — мотор кашлянул и замолчал, и Максимиллиан закрыл книгу.

— Макс!

Дверь с шумом распахнулась, с размаху стукнулась о книжную полку, и в комнату ворвался Джо.

— Макс, оно опять чуть не прорвалось! Но у него ничего не вышло! Я перехитрил его! Я заманил его ко рву, и оно свалилось туда... Боже мой, Макс!

— Ты это о чем?

— Оно хотело открыть запертую комнату,—захлебываясь, кричал Джо.— И выпустить! Но я не дал! — Он схватился за край стола.— Макс, не делай больше ничего такого! Макс, ну пожалуйста, никогда больше не делай!

Максимиллиан только покачал головой. О, как ему хотелось, чтобы Джо больше никогда не врывался в его тихий и такой уютный кабинет. Похоже, это стало его самым сильным на свете желанием.

— Не делать чего?

— Ну, таких вот, как эти!

— Черт меня побери, Джо, не мог бы ты убраться отсюда подобру-поздорову и подальше!

Он даже встал, сам изумленный силой собственного гнева и вполне осознавая, что подрагивание мускулов на лице есть не что иное, как судороги, вызванные его собственным воплем.

Джо попятился к двери. Он хотел было хоть что-нибудь сказать в ответ, но, увы, губы его не смогли произнести ничего, кроме буквы «б», да и то какой-то дефективной. Он пулей выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

За стенкой снова загремел мотоцикл. Максимиллиан уселся на свое место, но еще долго никак не мог отыскать строчку, на которой остановился.

Грохоча вверх по ступеням башни, Джо думал, что уж теперь-то ему точно наплевать и на Макса, и на то, что тот даже не подозревает, от какой опасности он спас их обоих. И на то, что Макс так и не дал ему почитать книгу, которую обещал. И выходил ли когда-нибудь Макс из своего пыльного кабинета или нет, тоже наплевать. Это еще неизвестно, кто из них двоих сошел с ума, а Максу лучше впредь поостеречься, потому что рано или поздно Джо все равно уничтожит его.

Он домчался до самого верха и выкатил на крышу башни. Остановился, слез и прислонил мотоцикл к стене.

Над головой в темных волнах облаков ныряла крохотная луна. Возле балюстрады блестела лужа, и ветер, налетая откуда-то сбоку, морщил ее матовую поверхность, а заодно трепал его волосы, и они щекотали лоб.

Наплевать, что он больше никогда не увидит Макса. Он создаст себе красивую, нежную, умную девушку, которая будет повиноваться ему во всем, смотреть ему в рот, ловить каждое его слово и никогда и ни в чем не станет перечить ему. А как она будет любить его! На этот раз он сотворит темнокожую. И пусть она станет петь ему и играть на арфе. Да, у нее будет прекрасный голос, и она станет петь ему каждый день после обеда, а кожа ее будет так же темна и так же тепла, как темны и теплы тени в дальних залах нижних этажей.