Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

Совсем недавно Ло Мелкий Йон, Ло Добри и Ло я пасли коз. Мы так и оказались на Берилловом склоне: думали найти пастбище. Мы были та еще троица. Мелкий Йон, хоть он на год старше меня, будет мелким до самой смерти: на вид лет четырнадцать, с черной кожей, гладкой, как вулканическое стекло. Йон потеет только ладонями, ступнями и языком. (Нормальных потовых желез у него нет, и он каждые пять минут отбегает пи-пи, как диабетик на холоде или нервный пес.) Вместо волос у него какая-то серебряная сетка – не седая, а именно серебряная. А что черный – так это не наш с вами ржавый меланин. Его продубило не солнцем, а металлом: какой-то белок образовался благодаря какому-то оксиду. Он поет – он простоват, говоря честно, – бегает, прыгает по камням, скачет через коз, стреляет серебряными бликами от головы, из паха, из подмышек. Потом останавливается, задирает ногу на дерево (ну да, как нервный пес) и глядит вокруг виноватыми черными глазами. А когда они улыбаются, эти его глаза, – света от них не меньше, чем от волос, только на другой частоте. У него и когти есть – длинные, крепкие, роговые. У меня-то, понятно, огрызки. С таким Ло лучше не ссориться.

А Добри, наоборот, большой (два сорок, наверное), мохнатый (на пояснице коричневый каракуль, на животе кудряшки штопором), сильный (все Добрины сто сорок семь кило – камни, напиханные под его овчину. Мышцы прут наружу углами).

Добри у нас кроткий. Однажды я рассердился на него, когда плодная коза свалилась в круглую расщелину. Главное, я видел, что сейчас будет: это слепая была коза, крупная, восемь лет кряду приносила нам тройняшек-нормиков. Я стоял на одной ноге, а всем остальным метал камни и палки в Добри. Ему надо камнем в башку попасть, чтобы он на тебя внимание обратил. Просто он был ближе к той козе, чем я.

– Очнись ты там, нефункционал, недоЛо долболобое! Она оступится сей…

Тут она и оступилась. Добри, смотревший на меня с выражением «за что?», перевел взгляд, увидел, как она через край переваливается, скакнул к ней, недоскочил, и оба заблеяли. Я вмазал ему камень в ляху и чуть не заплакал. А Добри разревелся.

Добри, с мокрыми мохнатыми щеками, сидел на карачках на краю расщелины. Коза лежала внизу со сломанной шеей. Добри посмотрел на меня:

– Не надо больше камнями, Лоби. Мне и так… – Он утер кулаком голубые глаза и показал вниз. – Мне и так очень плохо.

Ну что поделаешь с таким Ло? У него, кстати, тоже когти изрядные, но они ему нужны, только чтоб на титановы пальмы лазить и детям за манго.

Но вообще у нас это дело ладилось. Ло Малый Йон как-то раз прыгнул с дерева на спину льву, который подбирался к стаду. Вырвал ему глотку, встал, отряхнулся – и, озираясь, шмыгнул за валун. Добри – кроткий-кроткий, а тоже медведю голову снес бревном. Ну а у меня мачете и руки как ноги: правша и левша – одновременно и как прикажете. Да, все у нас ладилось, а теперь всему конец.

Потому что еще была Фриза.

Фриза или Ла Фриза – об этом вечно спорили знахари из прежних и старейшины, которые присваивают титулы. На вид она была нормальная – стройненькая, вся коричная, губы пухлые, нос широкий, радужки медные. Говорили, она с шестью пальчиками родилась, но шестой был нефункциональный, и странствующий доктор его ампутировал. Волосы у нее были черные, густые, витые. Она стригла их коротко, но как-то раз нашла красную бечевку и вплела в черное.

А в тот день у нее были браслеты и медные бусы – ужас сколько. Фриза была красивая.

И молчала. Младенцем ее сперва определили в Клетку, к другим нефункционалам, потому что она совсем не пыталась двигаться. Ла, конечно, долой. А потом кто-то из сторожей заметил: не пытается, потому что давно все умеет и, когда надо, юркает шустрей белкиной тени. Выпустили, вернули Ла. Но она так и не заговорила. И когда, к восьми ее годам, стало ясно, что прекрасная сирота немая, Ла опять отобрали. Но о Клетке речи быть не могло: Фриза функционалка, плетет корзины, пашет, с болас охотится отлично. Тогда и пошли дебаты.

Ло Кречет сказал:

– В мое время Ла и Ло присваивали только полным нормам. А мы стали мягкотелы. Мы титул чистоты даем любому функционалу, имевшему несчастье родиться в наши смутные дни.

Ла Уника отвечала:

– Времена меняются. Последние тридцать лет у нас неписаное правило – присваивать Ла и Ло всем функциональным существам, рожденным здесь, на нашей новой земле. Вопрос только в том, что для нас значит функциональность. Так ли уж мы уверены, что способность к словесному общению – условие sine qua non?[23] Фриза – умная девочка, учится быстро и охотно. Я голосую за Ла.

Пока старейшины обсуждали ее место в обществе, Фриза сидела у огня и играла белыми камешками.

– Это начало конца, – негромко проговорил Ло Кречет. – Нужно же хоть что-то сохранить.

– Конец начала, – вздохнула Ла Уника. – Все менять надо.

Сколько себя помню, такой у них пароль-отзыв.