Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

Вот уже неделю я каждый вечер подолгу смотрю на пляшущие флаги в порту, на дворцы, столпившиеся по левую руку, на хрупкие осколки света, рассеянные по гавани этой теплой осенью. «ПЭ» идет странно. Сегодня я снова вышел на огромную трапецию Пьяцца Сан-Марко и увидел, что туман скрыл верхушки красных флагштоков. Я сел на подножие флагштока, ближайшего к башне, и записал кое-что о Лоби и о голоде, который ему предстоит узнать. Потом, оставив за спиной Базилику с ее полуистлевшим индиго и золотом, до глубокой ночи бродил по глухим переулкам. Остановился на мостике и смотрел, как узкий канал течет, зажатый стенами, под фонарями и бельевыми веревками. Вдруг раздался вопль. Я резко обернулся. Полдюжины котов, вопя, завертелись у меня под ногами и кинулись дальше в погоню за бурой крысой. Холодок пересчитал мне позвонки. Я снова глянул вниз: из-под моста, словно крадучись по мазутным пятнам, медленно выплыли шесть цветков. Розы. Я следил за ними, пока ленивый катер в большом смежном канале не всколыхнул воду, заплескавшую в фундаменты домов. От мостика к мостику я дошел до Большого канала и поймал вапоретто до вокзала Санта-Лючия. Когда проплывали под черной деревянной аркой моста Академии, поднялся ветер. Я думал, как вписать цветы и хищных тварей в историю про Лоби. Те и другие созвучны ей, но пока не пойму, в чем именно. Орион оседлал волнение канала. В воде дрожали городские огни, над нами нависали каплющие камни Риальто.

Дневник автора. Венеция, 1965 г.

Теперь скажу несколько слов о том, как добр и счастлив был Мальдорор в первые, безоблачные годы своей жизни, – вот эти слова уже и сказаны. Но вскоре он заметил, что по некой фатальной прихоти судьбы был создан злым.

Исидор Дюкасс (граф де Лотреамон). Песни Мальдорора[24]

Это все было вступление к тому, почему Добри, Мелкий Йон и я не пасем больше коз.

Фриза, темная и необъясненная Фриза, повадилась ходить с нами. Скакала и гоняла наперегонки с Мелким Йоном, плясала с ним под его единственную песню и мою музыку. В шутку боролась с Добри. Шла со мной шипастой ежевичной долиной и держала за руку. Какие тут Ла и Ло, если пасешь вместе коз, смеешься, любишься, а мы с Фризой как раз это и делали. Вот она стоит на валуне, обернулась, глядит, а у лица мельтешат листья. Вот рванула ко мне по камням. Вот ее легкий шаг, вот ее тень, а между – мир замер, и есть только одно настоящее движение. Толкнулась мне в грудь, и мир ожил, а она хохочет – единственный ее звук, и как ей радостно было гонять его во рту!

Она подманивала к нам красоту, а опасностям не давала приблизиться. Наверное, это было то же, что тогда с камешком: просто однажды я заметил, что перестало случаться уродливое и злое: пропали львы, пропали кондоры-нетопыри. Козлята не забредали куда не надо и сами держались подальше от обрывов.

– Слушай, Йон, ты можешь с нами сегодня не ходить.

– Ну, не знаю, Лоби, если ты…

– Не надо, отдыхай.

Стали ходить я, Добри и Фриза.

…А красота была, когда в долине поселилась стая альбиносных ястребов. Или когда мамаша-сурчиха привела малышей знакомиться.

– Добри, у нас тут работы на двоих. Нашел бы ты еще какое дело, а?

– Но мне нравится, Лоби.

– Мы с Фризой сами управимся.

– Да я не…

– Добри, сгинь.