Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– А, теперь понятно.

– Да ну?

Снова кивок и тут же:

– Ребята, эй!.. Ужин готов.

– Так и не скажешь?

Она покачала головой:

– Ты пока не поймешь. Я ведь сколько больше твоего бродила… Сейчас много инаких умирает так же, как Фриза. В Живых Розах два человека. В том году трое еще где-то. Что-то нужно делать. Может, здесь оно все и начнется.

Она снова отодвинула крышку, и снова вылетел пар. Добри и Мелкий Йон, вразвалку шедшие вдоль реки, перешли на бег.

– Элвис Пресли, вот это аромат! – воскликнул Йон, поводя ноздрями.

Он сел на корточки у огня и пустил слюну. А у Добри завибрировали аденоиды. Когда кот так делает, это называется «урчит».

Я хотел еще много что спросить у Нативии, но решил не злить Добри и Йона. Я с ними тогда паршиво поступил, а они спустили, так что лучше было эту тему не трогать.

Но вот возник пальмовый лист с жареной кабаниной, овощью, пряными плодами, и я забыл обо всем, кроме того, чего не было сейчас у меня в желудке. И понял, кстати, что моя метафизическая меланхолия – в большой степени голод. Это уж всегда так.

Потом опять беседы, опять еда, опять увеселения. Уснули там же, у реки, растянувшись на папоротниках. К полуночи, как похолодало, сползлись в кучу. А за час до рассвета я проснулся.

Вынул голову у Добри из-под мышки (на мое место тут же просунулась лысая головка Нативии) и стоял в звездной темноте. У ног мерцали голова Мелкого Йона и мачете: Йон пристроился на нем, как на подушке. Я потихоньку вытянул мачете, Йон всхрапнул, почесался и затих. Я сквозь деревья пошел к Клетке.

Пока шел, глянул ненароком на провода, протянутые от трансформатора к изгороди. То ли от черных этих проводов, то ли от звуков ручья, то ли от чего-то в памяти – на меня накатило, и я заиграл. И кто-то засвистал со мной вместе. Я перестал, а свист нет.

Где же он тогда? В песне?

Жан Жене. Ширмы[27]

Бог сказал Аврааму: мальца мне убей.
Тот в ответ: да ты, Боже, кажись, не в себе?

Боб Дилан. Highway 61, Revisited

Любовь смертна. И когда она умрет, то начинает
разлагаться и гнить и
может образовать почву для новой любви. Мертвая
любовь живет тогда своей
невидимой жизнью в живой, и, в сущности, у любви
нет смерти.

Пер Лагерквист. Карлик[28]

– Ле Дорик! Дорик!

– Я, – прозвучало из темноты. – Это ты, Лоби?

– Ло Лоби, – поправил я. – Где ты там?

– Да вот, у входа.

– Ясно. Что за вонь?

– Белыш умер, брат Добри. Я могилу рою. Ты Белыша пом…

– Помню. Видел вчера у изгороди, он совсем плохой был.

– Да, такие никогда долго не живут. Лезь сюда, поможешь рыть.

– А изгородь?

– Я отключил. Лезь.

– Я Клетку не люблю.

– А в детстве лазал ко мне – упрашивать не приходилось. Давай, тут надо камень сдвинуть. Потруди пятки.

– То в детстве. Мы в детстве много чего делали, о чем сейчас речи нет. Ты сторож, ты и копай.

– А Фриза приходила ко мне. И помогала. И все о тебе рассказывала.

– Фриза… – По дороге фраза перевернулась, и я закончил другим словом. – Рассказывала?

– Ну, некоторые из нас ее понимали.

– Да, – сказал я, – некоторые из нас…

Вцепился в сетку возле столба, но не полез.

– Вообще, мне всегда жалко было, что ты больше не приходишь. Хорошее было время. И хорошо, что Фриза по-другому на это смотрела. Мы…

– …много чем занимались, Дорик. Я помню. Мне до четырнадцати лет никто не почесался объяснить, что ты не девочка. Если я тогда обидел тебя, извини. Сожалею.

– Обидел, но у меня сожалений нет. Фризе тоже никто не сказал, что я не мальчик. И я этому рад, если честно, хотя она бы все равно иначе отнеслась, чем ты.

– И часто она приходила?

– Все время, что не с тобой была.

Я подпрыгнул, перекинул себя через изгородь и приземлился на той стороне.

– Ну, где твой дурацкий камень?

– Вот…

– Не трогай меня! Так покажи.

– Вот, – повторил в темноте Дорик.

Я уцепился за край камня, полкой торчавшего из земли. Затрещали корни, с шепотом осыпалась земля, и я его откатил.

– Как ребенок, кстати? – спросил я.

Не спросить я не мог, и, прах тебя побери, Дорик, почему надо было ответить именно так?!

– Который?

К столбу была прислонена лопата. Я всадил ее в землю. Прах тебя побери, Ле Дорик.

– Наша с Фризой, – продолжил Дорик, помолчав, – через год, думаю, пойдет на комиссию. Нужно спецобучение, корректировка, но в целом девочка функциональная. Ла у нее, наверно, никогда не будет, но и тут жить не придется.

– Я не о ней спрашивал.

Лопата лязгнула о новый камень.

– И уж конечно, не о том, который полностью мой. – Во фразе была пара ледяных осколков, и Дорик с силой запустил их в меня. – Ты спрашивал о своем и моем.

А ты не знал, гадский ты андрогин.

– Он здесь навсегда, но он счастлив. Хочешь, проведай его…

– Нет. – Еще три лопаты земли. – Хороним Белыша и идем.

– Куда, например?