Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Ла Уника сказала нам вдвоем пойти и убить то, что убило Фризу.

– А, это. Я знаю. – Дорик отошел к ограде, нагнулся. – Помоги.

Мы подняли вздутое, резинистое тело и оттащили к яме. Оно перевалилось через край и глухо ударилось внизу.

– Ты должен был ждать, пока я не приду, – сказал Дорик.

– Я не могу ждать. Пошли сейчас.

– Если хочешь вместе, то подождешь.

– Почему это?

– Потому, Лоби, что я им сторож – тем, кто в Клетке.

– Да гори она огнем, Клетка твоя! Я сейчас хочу идти!

– …Мне нужно обучить нового сторожа, укомплектовать все: учебную часть, кладовую. Потом еще особые рационы, и нужно проверить убежище…

– Брось все к свиньям, Дорик, пошли.

– Послушай, Лоби. У меня тут трое детей. Один твой, один – девушки, что ты любил. И один целиком мой. Двое, если любить их, и заботиться, и терпение прилагать, со временем могут отсюда выйти.

– Двое, говоришь? – Вдох заплутал в груди. – А мой, значит, тут останется. Все, я пошел.

– Лоби!

Я замер, оседлав изгородь.

– Лоби, ты в реальном мире живешь. Он с чего-то начался, он к чему-то движется, меняется. Но в нем есть хорошо и плохо, как-то поступать – правильно, а как-то – нет. Ты этого никогда не хотел признать, даже в детстве, но пока не признаешь, ты будешь несчастлив.

– Это ты про меня в четырнадцать лет говоришь.

– Нет, это я про тебя сейчас. Фриза мне много…

Я соскочил с изгороди и пошел сквозь деревья.

– Лоби!

– Чего тебе? – Я продолжал идти.

– Ты меня боишься.

– Не боюсь.

– Постой, я тебе покажу…

– Показывать ты мастер, в темноте особенно! – крикнул я через плечо. – Этим и инакий, да?

Я перешел ручей и полез по камням, злой, как Элвис. Не к долине, а кругом, где круче. Ломил в темноте и лупил по встречным веткам, по листьям… Потом в тенях кто-то возник, насвистывая.

Здесь сплошь безумцы. Редко кто знает этот мир и понимает, что по чужим лекалам ничего не сошьешь, ибо не бывает у двоих одного мнения. Тот, кто при свете дня слывет мудрецом, ночью не будет объявлен сумасшедшим.

Никколо Макиавелли, письмо к Франческо Веттори[29]

В каждом предмете, в каждом событии опыт выявляет для него присутствие чего-то иного.

Жан-Поль Сартр. Святой Жене, паяц и мученик

Я остановился. Звук сухих листьев под ногами, звук папоротника, скользнувшего по плечу, приблизился сзади и остановился тоже. Холмы начали сереть по верхнему краю.

– Лоби?

– Передумал насчет?..

Вздох.

– Да.

– Ну, пошли тогда… Почему передумал?

– Так, случилось кое-что.

Дорик не сказал что, а я не спросил. Шли молча, потом я заговорил:

– Знаешь, Дорик, то, что у меня к тебе, так же близко к ненависти, как то, что было с Фризой, – к любви.

– Значит, не так уж близко, чтобы сейчас беспокоиться. Ты все о себе, Лоби. Пора тебе взрослеть.

– И ты мне поможешь, да? В темноте?

– Уже помогаю.

Утро, пока мы шли, стало кармазином просачиваться от земли наверх. С первым светом у меня странно отяжелели веки, голову как камнями набили.

– Дорик, ты всю ночь пахал, да и я часа три прихватил всего. Может, поспим?

– Подожди, пусть рассветет побольше, чтобы ты не сомневался, что это я.

Странный ответ. Дорик маячил серой тенью.

Когда на востоке набралось порядочно кармазина, а остальное небо посинело, я стал искать место. Я еле волочил ноги, и всякий раз, как взглядывал на солнце, мир расплывался слезами.

– Давай здесь, – сказал Дорик.

У подножия скалы была каменная выемка. Я свалился в нее, Дорик тоже. Лежали, разделенные мачете. Помню секунду света, золотящего руку, и спину, скругленную к моему животу. Потом уснул.

Я тронул руку, тронувшую мое лицо, удержал ее на глазах, и веки распахнулись сами собой.

– Дорик?..

На меня глядела Нативия.

Мои пальцы были переплетены с ее, баюкались в люльках ее перепонок. Она смотрела испуганно, дыхание, вылетавшее из раскрытых губ, перехватило мне дух.

– Добри! Йон! – крикнула она куда-то наверх холма. – Он здесь!

Я сел:

– Где Дорик?..

Огромными скачками приближался Добри, за ним бежал Йон.

– Лоби, – выдохнул Добри, – Ла Уника хочет с тобой поговорить… Перед походом. Они с Ло Кречетом хотят…

– Вы там Ле Дорика не встретили? Куда его понесло?

И тут я увидел, как идет трещинами точеный оникс Йоновой мордочки.

– Ле Дорик умер, – сказал Йон. – Они тебя за этим звали…

– Что?

– Перед рассветом, в Клетке, у входа, – сказал Добри. – Он хоронил Белыша. Помнишь моего…

– Помню, помню. Мы его вместе хоронили. Но перед рассветом – не может быть. Когда мы тут легли, солнце вовсю светило.

Потом:

– Умер?

Йон кивнул:

– Как Фриза, точно так же. Ла Уника сказала.

Я встал, сжал клинок:

– Не может быть.

Кто-то же сказал: Подожди, пусть рассветет побольше, чтобы ты не сомневался, что это я.

– Он на рассвете был со мной, мы тут спали.