Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Не то. Ла Уника во мне заметила что-то инакое. Что-то важное. Такое же, как… у Фризы.

– Ты музыку делаешь, – сказал Добри.

Я посмотрел на дырчатое лезвие:

– Нет, вряд ли это. Играть я и тебя могу научить. Тут что-то совсем, совсем инакое. Так мне кажется.

К вечеру пригнали коз обратно. Добри позвал меня ужинать, я взял кабанины, а потом мы порастрясли Йоновы плодовые закрома.

– Лоби, будешь готовить?

– Неохота.

Тогда Добри пошел на угол трансформаторной будки и выкрикнул в сторону общего круга:

– Эй! Хочет кто-нибудь сварганить ужин трем работящим джентльменам в обмен на еду, увеселения и тонкую беседу?.. Нет, ты мне уже готовила… Девушки, не толкайтесь! Ты тоже нет, ты в приправах ни бум-бум. А-а-а, тебя я помню, красотка, от твоей стряпни я чуть на тот свет не отправился… Так, все. Ты. Ну да, ты. Пойдем.

Он привел симпатичную лысую девушку. Я ее встречал раньше то здесь, то там, но в деревне она осела недавно.

– Вот: это Мелкий Йон, это Лоби, а я Добри. А тебя как звать, я забыл.

– Зовите Нативией.

Да, а вот говорить я с ней раньше не говорил. И это жаль, кстати, что за двадцать три года ни разу не привелось. Ее голос шел не из гортани. Думаю, у нее гортани и не было. Звук начинался сильно ниже и вышептывался из пещерки с бубенчиками.

– А меня зови как хочешь, хоть по сто раз на дню, – заявил я.

Она рассмеялась, и бубенчики отозвались.

– Ну, где ваша снедь? И надо кострище найти.

У ручья нашли круг из камней. Собрались было идти к людям за ложками-плошками, но у Нативии оказалась собственная большая сковорода, так что одолжились только солью да корицей.

– Давай, Лоби, увеселяй, – сказал Мелкий Йон, вернувшись от ручья. – Ты увеселяй, а мы будем вести беседу.

– Э, погоди, – начал было я, а потом подумал: «Да ну и что». Лег на спину и стал играть.

Нативии нравилось: она, пока готовила, нет-нет да и улыбалась мне.

– А детей у тебя нет, выходит? – спросил Добри.

Нативия смазывала сковороду кабаньим жиром.

– Один в Клетке в Живых Розах, двое – у отца в Ко.

– По свету, значит, странствуешь? – спросил Мелкий Йон.

Я заиграл другую мелодию, она была медленней и шла откуда-то издалека. И Нативия улыбнулась, ссыпая на сковороду кусочки мяса с пальмового листа. Жир заплясал на горячем металле.

– Странствую.

Эта улыбка, и ветерок, и насмешка в ее голосе – все было упоительно.

– Тогда тебе и мужчину такого же надо, который любит это дело, – изрек Добри.

Он у нас знаток семейных дел и всегда набит советами. Действует мне на нервы периодически.

Нативия пожала плечами:

– У меня раз был такой, но мы вечно спорили, куда нам идти. Это его ребенок в Клетке. А отца зовут Ло Ангел. Красивый. Только никогда не мог выбрать место, а как выберет – так мне туда неохота. Нет… – Она гоняла подрумяненное мясо по скворчащей сковороде. – Мне нравятся мужчины оседлые, положительные, чтобы дома ждали, пока я по свету брожу.

Я заиграл старинный гимн: «Билл Бейли, вернись домой»[26]. Еще в детстве выучил его с сорокапятки. Нативия тоже его знала, засмеялась, разрезая персик:

– Это про меня. Билл Ла Бейли – так меня Ло Ангел прозвал.

Она отодвинула мясо к краям. На свободное место высыпала орехи и разную резаную овощь, подлила соленой воды и звонко накрыла крышкой.

– И далеко ты забредала? – спросил я, опустив мачете на живот и потягиваясь; над головой, над кленовыми листьями небо было подранено закатом на западе, а восток и ночь наводили тень. – Мне скоро тоже предстоит. Надо хоть узнать сперва, какие на свете места есть.

Она сдвинула нарезанные плоды на край листа:

– Один раз до самого Мегаполиса дошла. И даже под землей была, в Исходной пещере.

Добри с Йоном разом притихли.

– Ух ты!.. А мне, знаешь, Ла Уника говорит: пора тебе в путь, ты инакий.

Нативия кивнула:

– И Ло Ангел поэтому бродит. – Она отодвинула крышку; пряный пар вылетел облаком и расточился, у меня во рту брызнула слюна. – Кто бродят, почти все инакие. Он говорил, я тоже инакая, только не хотел объяснить почему.

Теперь она так же, кругом, отодвинула овощь к мясу, а в середку пошли нарезанные плоды. И все это сверху корицей. Пламя у края сковороды лизнуло душистый порошок, и пошли расцветать искры. И она опять накрыла все крышкой.

– Да, Ла Уника мне тоже не говорит.

Нативия удивилась:

– То есть ты не знаешь?

Я покачал головой.

– Но как же… – Она остановилась. – Ла Уника ведь одна из старейшин?

– Да.

– Ну, может, у нее причина есть. Я с ней вчера говорила немного, она очень мудрая женщина.

– Это точно. – Я перекатился на бок. – Ладно тебе, скажи, если знаешь.

Нативия почему-то замялась:

– Сначала ты скажи. В смысле, что тебе Ла Уника говорила?

– Что мне пора в путь, убить то, что убило Фризу.

– Фризу?

– Фриза тоже была инакая.

Я стал рассказывать о ней, и через минуту Добри рыгнул, постучал кулаком в грудину и заявил, что он голодный. Ему явно не нравился разговор. Тут Йону понадобилось в кусты, и Добри пошел с ним, буркнув:

– Позовите, когда все… То есть когда готово будет.

Но Нативия слушала внимательно и потом расспросила о том, как умерла Фриза. Когда я сказал, что идти придется с Ле Дориком, она кивнула: