Важенка. Портрет самозванки

— Ах, Митенька, это слепое пятно сознания. Мы никогда не знаем себя до конца… Увлекательнейшая вещь, к слову сказать, но вполне объяснимая. Я уверена, что Валя говорил искренне. Ты знаешь, Эдуард Моисеевич мне рассказывал случай, описанный одним его коллегой, только вот убей не вспомню имя. Так вот, случилась в его практике дама, семьдесят четыре ей, дай бог памяти. Конец прошлого века. И вот она влюбилась в юношу, двадцати пяти лет от роду, или тридцать пять ему было, неважно. Разумеется, без взаимности. Она пришла на прием и так убивалась, руки хотела на себя наложить… Доктор все выслушал и дал ей такое задание: написать на бумаге все причины, по которым, с ее точки зрения, они не вместе. Она пошла домой, увлеклась и неожиданно накатала 90 страниц, по-моему. Так вот, среди всех многочисленных причин их несовместимости ни разу не встретился возраст. Митя, ты представляешь? Кажется, это называется механизм вытеснения. То, что мы сами прячем в слепую зону. Мы так защищаемся. Чтобы ничего не мешало нам быть сильными и уверенными в себе…

Электрически трещал кот. Это слепое пятно почему-то было белым, а по форме напоминало клетку из учебника биологии или жирное пятно в чае. Оно болталось где-то отдельно от мозга, и Важенка силилась понять, что туда нужно запихнуть или, наоборот, забрать, чтобы быть сильной. Пятно двигалось, дышало, потрескивало. Вдруг подернулось радужной пенкой. Да это же яйцеклетка, удивилась Важенка. Она с интересом ходила теперь взглядом изнутри — сейчас посмотрим, как тут все устроено. Вздрагивала и смеялась от стаек пузырьков, скользящих вверх то прямо перед ней, то на периферии зрения.

— Сделай мне пробор, мне надо ровно, — говорит Тата.

Наклоняет к ней голову, но спереди пробор так легко сделать самой. Ее волосы не золотистые, а седые.

Важенка проснулась оттого, что кот тяжело спрыгнул с софы. Тарелки звякали уже далеко в кухне. Лилась вода из крана. Посуду моют, наверное. В комнате прохладнее, свежий воздух с воды. Чисто убрано, и стол-книжку сложили. Разобрать, о чем говорят на кухне, не получалось. Важенка на цыпочках вышла на лоджию и ахнула. На горизонте над черной линией моря переливалась широкая розовато-зеленая полоса. Другая часть неба, над головой, над домом и уже над водой, была обложена темными пухлыми тучами, которые двигались прямо к этой полосе. Через них проскальзывали снопы белого света, и там, где они касались залива, он сверкал черным серебром.

Важенка вспомнила, как однажды пили у знакомых художников Таты. Начали в их мастерской, было шумно и весело, какие-то иностранцы. В полночь они потащили всех к себе в “Прибалтийскую”, в ночной бар. Важенка к тому времени уже вырубилась на местном диванчике. Ее подняли, погрузили в тачку — ничего этого она не помнила. В бар ее пьяную не пустили, и иностранцы, постояльцы гостиницы, посовещавшись с художниками, не без труда провели ее в номер, завалили спать. Сами веселились до утра. Она очнулась одна на рассвете. Не двигаясь, долго смотрела на ковер, застилавший весь пол комнаты под плинтус, торшеры и лампы с яркими медными абажурами, бархатистые кресла, пытаясь взять в толк, где она. Медленно приблизилась к окнам, где во всю ширь и даль лежало розовеющее море. В Финляндию, суки, увезли, с ужасом подумала Важенка.

Сейчас не верилось, что тогда в гостиничном номере это была она — похмельная, юная, всклоченная.

— Наточка, какой свет! — вдруг совсем рядом воскликнул Митя; видимо, он свесился из раскрытых окон кухни. — Вон вдалеке! А вода, вода! Я такое вообще впервые вижу! Смотри, тучи цвета голубики.

Важенка сонно и счастливо улыбалась предзакатной картине залива, его голосу, своей новой чудесной судьбе. Положила руку на живот.

— Как тебе Ира, Наточка? — спросил вдруг Митя.

Голос прозвучал глуше. Должно быть, он отвернулся от окна, задавая свой вопрос.

Что ответила хозяйка, было не разобрать.

* * *

— И чё, у тебя фаты совсем не будет? — Анька и Спица старались курить в сторону.

Они жили пока вдвоем. Лара переехала к Левушке в съемную квартиру на Манежной. Он ушел из семьи.

— Ну это же, типа, символ невинности! С хрена ли я ее напялю? Нет, я хотела, конечно, даже мерила в “Юбилее”. Знаете, такую маленькую, торчком как будто. Но потом все равно решила — цветочки просто мелкие в голову. Скромненько и со вкусом.

— И даже мамы не будет на регистрации?

— Ой, девочки, мне вот только сейчас матери не хватало. Она-то рвется, ей чего… Я не представляю, как они с Митей под одной крышей. А про Австралию вообще, вот вообще не знаю, как ей говорить… Ну, наверное, пока просто скажем, что по контракту едем, не буду говорить, что с концами. Начнется же — измена родине, ну, вы знаете.

У Спицы блеснули глаза — Австралия!