Убирали доски почти до полуночи (я заранее в 10 вечера выпила «Тавегил»). Ужинали. Гена лёг в час ночи, дала ему грелку. Читал газету, долго не спал: болели раны на ногах. Я варила щи. Легла около трёх. Опять почёсывались глаза. Настроение «туповатое». Поэзия сада, природы исчезла из жизни, осталась проза – доски. Читала опять о научной американской экспедиции в Монголии – Эндрюс «По следам первобытного человека».
21 мая. Вторник
Гена меня еле-еле поднял в 12-м часу дня (после «Тавегила» вчера на ночь был крепкий сон со сновидениями отчаяния – одиночеством, старостью). Я встала – и сразу на кухню. Гена – в зал, работал над «Коммуналкой». Эти дни он всё меняет и меняет в левой части картины образы своих знакомых: вчера наметил Юру Семёнова (делает гроб для матери), тут же в общем коридоре как бы себя нарисовал – по телефону говорит (потом телефон убрал). Сегодня уже вместо Семёнова нарисовал Иосифа Гинзбурга с его абстрактным рисунком.
Завтракали. Варила кашу. Разбирала шмотки в комнате. Гена дозвонился в Москомзем – завтра надо туда ехать, брать у них бумаги и везти их на подпись в МОСХ. Гена опять в зал, к картине. Я поставила кассету с Моцартом, разбирала, мела пол в своей комнате, открыла форточку. В 5 обедали и пили чай со смородиновым листом. По ТВ шла передача «Цилиндр фараона». Разговорились об Атлантиде, о бесконечности миров. Гена мне: «От этих мыслей часто сходят с ума в обсерваториях работающие там…»
Пасмурно. Гена торопился убирать доски. Я ходила за хлебом. Потом опять начали складывать на тележку доски с большого стола во дворе. Гена вчерашним путём от нашей калитки возил их к амбару. К калитке подходил дружок Марты Мишка (который оказался-таки подружкой Машкой). Марту мы не выпускали, виделись они через калитку, но, Боже мой, что с ними было! Какие чувства друг к другу на расстоянии! Бедные животные…
Я проходила через дом и тоже шла к амбару. Выгружали доски, складывали их впритык к дому, досок уже большая гора. Гена их огораживал – закреплял несколько досок вертикально. Но потом всё-таки изгородь не сработала, с одного края доски поползли на Гену, рухнули и прищемили ему ногу (но не сильно).
Пили чай в 8-м часу вечера. Звонила Таня Баженова (а я о ней только-только подумала, вот телепатия!). Она вчера приехала из Питера, завтра придёт к нам. Снова доски возили, Марта помогала разгружать (прибегала в амбар со стороны нашего двора). Гена ей: «На место! Кому сказал, на место!» И был очень доволен, что она сразу лезла под доски. Шёл небольшой дождик. Доски эти мне уже осточертели. Перевезли со двора наконец и толстые доски. Сороковки положили на крышу подвала. Четыре старых дивана (матраса) тоже туда же бросили (чтобы не загораживали веранду). В дом вернулись уже около 11 вечера.
Звонила нам бахаистка Людмила Гращенкова: «Почему вы пропали? Не хотите со мной дружить?» Гена ей: «Да мы работаем, доски таскаем». – «Но ведь надо же и о высоком, о вечном подумать…» Такие назидания меня сразу охлаждают. Послезавтра у них какой-то праздник, она опять звала или к Барбаре, или к Лопасам.
В доме холодно. Ужинали. Усталость. Я возилась на кухне, Гена смотрел телевизор, звонила ему Рая-инвалидка. Легли в час ночи, включили печки. Васька спал, как прежде, у меня в комнате. (Ещё в 10 вечера я выпила «Тавегил», весь день постоянно мучал аллергический насморк.)
22 мая. Среда
Гене сегодня надо ехать в Москомзем. Я с большим трудом встала в 10.30, дала ему суп, сама же «захлёбывалась» зевотой. Гена отправил меня спать, а сам в 11 поехал в Москомзем. Я опять сладко уснула. Встала во 2-м часу дня. Долго топталась на кухне: пекла пирог, мыла раковину, плиту. Ждала и Гену, и Таню Баженову (обещала в 3–4 часа дня приехать). Но уже 4 часа – и никого нет…
Гена наконец пришёл в 4.20. Уставший, измученный, разболелись раны на ногах после травмы. Был он в Москомземе, но во 2-м окне не оказалось нашего договора. Вызвали нужную сотрудницу, а та заявляет, что участок принадлежит художественному фонду, а это не объект культуры… Гена расстроился, поехал в МОСХ. Там председатель Виктор Глухов стал рыться в своих бумагах и нашёл ксерокс с указа мэра Москвы, что индивидуальные творческие мастерские являются объектами культуры.
Гена опять поехал в Москомзем. (А уже устал: и в Москомземе утром ждал очереди, и в МОСХе ждал окончания обеда.) В Москомземе показал этой сотруднице ксерокс. Она опять придралась: «На ваших документах нет вашей подписи, значит, ваша мастерская не индивидуальная. Переделывайте все документы – и тогда освобождаетесь от земельного налога на два года…» Гена стал психовать, возмущаться. Вызвали финансиста – тот говорит то же самое. Гена уже стал их умолять: «Ну вы же умные, придумайте что-нибудь…» Они велели Гене приехать завтра. Показал мне новые наброски из карманного блокнота.