Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

В мастерскую приехала в 2 часа дня. Гена меня не ждал. Не спал – мазал йодом ранку на ноге. Сходила в булочную. Завтракали. Потом вдруг Гена принёс грязный пластмассовый бачок для мусора со словами: «Отмой его, будет чистый бачок для полива». Я торопилась заняться своими записями, психанула: «Я не за этим приехала из дома…» Гена понял по-своему (что я брезгую грязной работой): «Раз так, то и поезжай на Ленинградский обратно…» И ушёл во двор.

Я возилась на кухне, варила рис и проч. Но сразу же (после стычки) вялость, сонливость, апатия из-за выброса энергии (физику не обманешь, Гена – вампир). Свалилась спать в 5-м часу вечера. Звонил телефон – не могла встать. Гена пришёл со двора, стал мириться, просить прощения – и я крепко уснула до 6 часов вечера.

Пока спала, Гена на веранде под моими окнами разбирал, уносил доски с наклонной крыши входа в подвал, хотел «докопаться» до стеклянной двери под досками, которую мы привезли со Столешникова. Когда я встала, мы поели кашу и продолжили вытаскивать доски с веранды в сад. Гена на веранде у этой наклонной крыши вдруг поскользнулся, ударился о железо и разодрал обе ноги ниже колен… Взвыл от боли – огромные раны. Я скорее принесла йод, бинты, обработала раны, забинтовала (потом эти места на его ногах опухли). Достали наконец эту зеленоватую дверь-раму с большим стеклом – родная! Она закрывала у нас на Столешниковом вход в большую мастерскую.

Уже стемнело. Я на кухне делала гренки. Ещё беда – заболела Марта, понос, не ест, нос тёплый. Гена её приводил в дом, потом увёл обратно во двор. А у меня опять весь вечер (после травмы Гены, переживаний) апатия и сонливость, какое-то «отсутствие». Наелась гренок, легла в 11:30 вечера. Читала (чтобы отвлечься) старую книжку «По следам первобытного человека». Гена смотрел фильм по телевизору, лёг в 1 час ночи. Я всё «путешествовала по Монголии», а Васька бродил по дому – искал выход на улицу. Но мы все его ходы перекрыли…

20 мая. Понедельник

Рано утром, в 5-м часу, пришёл Гена, разбудил меня: «Малыш, мне приснилось, что ты вывихнула ногу, пытаешься её вправить и говоришь мне: „Да это ещё вчера…“» (А у самого у него распухли обе ноги, кости ниже колен вчера сильно травмировал). Гена ушёл, а у меня началась бессонница. Мысли, мысли… Запущены записи… Своё безволие оправдываю то аллергией, то огородом, теперь, вот, перенос досок, устройство веранды… Боюсь, что это перейдёт в инерцию, заброшу записные книжки (моя боль… как нарыв).

Потом в изголовье у меня под батареей опять заскреблась мышь. Васька, лентяй, только гуляет, в мою комнату почти не заходит, и запах его кошачий, видимо, выветрился, вот мыши и разыгрались… Давно уже рассвет. Обычное (в это время) яростное карканье ворон. Мысли обобщаются. Вот ещё год назад был Столешников… Часто звонил телефон, старые связи – друзья, знакомые (приятные и разные). Теперь почти полный отрыв, отключение, телефон молчит. А как думать о Столешникове? Отлетел он, остался где-то в прошлом… Пережили мы его, он замер где-то в памяти, на энной странице биографии… Но чувства к нему ещё не остыли: перед глазами и шалаш, устроенный мной после отключения отопления, и вечный хлам на левой кушетке, и пустынный утренний Столешников переулок (из окна), когда я там ночевала… Там рождались и мои очерки. Да, бессонница… Надо снова начинать голодать, чтобы сон восстановился. Грех инерции…

От бессонницы и аллергии в 7 утра пила «Тавегил» и тогда наконец уснула. Гена меня еле поднял около 12 часов дня. Кухня, сонливость, заторможенность, насморк – все последствия «Тавегила». Гена в зале рисовал картину, непонятно, как он отходит от картины, чтобы её видеть, ведь в зале весь пол завален разным хламом.

Завтракали. Гена меня опять отправил спать. Легла с грелкой в 1 час дня и сразу уснула. Встала в 4-м часу дня, выспалась. Гена лежал, дремал. Смешные мои зверюшки: Васька водичку свою из чашки пьёт, пьёт и замирает. Снова похлебает и замирает. А Марта во дворе не ест вчерашнюю кашу с фаршем из ковшика. Я беру кашу пригоршней, сую ей под нос – из пригоршни ест…

Возилась на кухне, чистила картошку. Потом ходила полтора часа по ближним магазинам, вернулась около 6 часов. Обедали. И с 7 часов вечера – за работу. Сначала освободили место для досок в амбаре, потом возили туда длинные доски по переулку мимо дома и по двору «Канта». Последние доски с веранды вытащили в сад на большой стол и перевозили их потом в «галерею». Я, конечно, опять ныла от однообразного таскания этих досок, а Гена мне опять рассказал свою любимую притчу: «Строили дом два работника, прохожие спрашивают их: „Что делаете?“ Первый весело, радостно отвечает: „Дворец строим!“ А второй устало и равнодушно говорит: „Доски таскаем…“ Так и мы с тобой: я дворец строю, а ты лишь доски таскаешь…»